Сталь

Сначала мы увидели поглощённый огнём провинциальный город, расположенный почти впритык к трассе, потом, спустя примерно двадцать километров, мы попали в тупик – прямо посреди дороги лежали перевёрнутыми один грузовик и одна фура, из прицепа которой по асфальту разлетелись жестяные бутылки пива. Эту аварию нам было не объехать.

Чтобы продолжить движение по направлению к Хеслехольму, нам пришлось вернуться к полыхающему городу, объехать его по кругу и выехать на альтернативный путь. В итоге мы потеряли около часа на то, чтобы попасть на объездную дорогу, и удлинили свой маршрут на целых четыре часа. Когда полыхающий город остался позади, а вместе с ним и жуткий запах гари, и кружащий в воздухе, и оседающий на окна пепел, я попыталась набрать номер Беорегарда, но из этой идеи ничего не вышло – в ответ я получила лишь тишину, даже короткие гудки не дали мне знать о плохой связи. Я сразу же попыталась успокоить себя мыслями о том, что, в конце концов, изначально Беорегард до нас дозвонился, а не мы до него, так что, возможно, эта линия односторонняя. Но чем дольше телефонная трубка отвечала мне молчанием, тем отчётливее возрастало моё напряжение.

Я рассказала детям то, что Беорегард рассказал мне о Рэймонде и Кармелите, рассказала о том, что мы договорились встретиться в Швейцарии, и о том, что сначала мы заедем за моими родителями. Когда после этого моего рассказа Клэр не спросила меня о своих родителях, у меня ёкнуло сердце. После случившегося на шведской границе девочка почти не разговаривала, лишь пару раз отвлеклась на своего кота и на Спиро, с которым решила поделиться кексом. Неужели она понимает? Навряд ли она может действительно понимать, но… Догадывается? И что же может сейчас происходить в её светлой головке? Начинает ли в ней проясняться осознание того, что своих родителей и сестёр она больше никогда не увидит? Осознание того, что их больше нет?..

Стиснув зубы, я старалась не смотреть в зеркало заднего вида, чтобы не видеть эту несчастную девочку, её поникшее выражение лица. Чтобы не думать о том, что с ней дальше будет, чтобы не задаваться вопросами о том, могла ли я спасти хоть кого-нибудь ещё из её семьи, если бы, к примеру, появилась перед их домом хотя бы на минуту раньше. Но тяжёлые мысли всё равно отказывались оставлять меня в покое. Вдруг начав думать о том, что Тристан видел погибающего в муках русского и своих соседей бьющимися в агонии у горящих обломков русского самолёта, о том, что мы пережили в Грюннстайне и во время переезда границы, я постепенно приходила в ужас не от того, что за последние несколько часов пришлось пережить мне, а от того, что в эти часы пришлось пережить детям. В итоге я довела себя до такой степени сочувствия, что извинилась перед парнями за то, что несколько часов назад, у обломков самолёта, я сорвалась и наорала на них, сказала им, что я всё прекрасно понимаю, хотя на самом деле конкретно в этот момент я вообще ничего не понимала… Они, конечно, меня простили, а Спиро ещё и взаимное прощение у меня попросил.

Следующие семь часов мы ехали в полном молчании, объезжая стороной полыхающие города, издалека видя ненормальное поведение бегающих в пригородных полях людей, периодически объезжая перевёрнутые автомобили и трупы, хаотично разбросанные прямо на проезжей части, и крайне редко встречая на своём пути другие автомобили, уверенно несущиеся в противоположную от нашего направления сторону, что всякий раз настораживало меня.

И всё же ещё раз искать объездной путь нам, к счастью, не пришлось.

В семь часов вечера, по залитому оранжевыми лучами закатного солнца асфальту, мы подъехали к одному из пяти въездов в Хеслехольм. И хотя я не видела пожара, и запах гари был не силён, ещё за пару километров перед подъездом к городу в воздухе появились первые предупредительные хлопья серого пепла.

Пусть мы и не видели открытого огня, Хеслехольм сегодня горел.

***

Мой отец эстонец с славянскими корнями, а мать коренная датчанка. Корабль, на котором отец служил, заплыл в пролив Каттегат и, из-за технических неполадок, простоял в порту города Грено почти месяц. Так мои родители познакомились и влюбились друг в друга. Спустя год, отслужив на флоте, отец вернулся в Грено, женился на маме и увёз её с собой в Эстонию. Отцу было двадцать два года, а матери всего двадцать, когда у них, всего спустя год после свадьбы, родился Рэймонд. Я появилась на свет ещё через десять лет, когда мои родители, как они часто выражались, уже были более опытными и готовыми к родительству, нежели в первый раз.