Сталь Императора

Витте тяжело опустился в кресло. Непробиваемо… Сегодня вообще не задалось. Недаром говорят, что понедельник — день тяжёлый. Сначала эта сволочь Сипягин ушёл в несознанку, отказываясь изымать тиражи с компроматом, потом взбрыкнул великий князюшко, отказавшись задействовать для этой цели гвардию. А теперь эта купеческая морда смотрит куда-то в сторону и отказывается сотрудничать. Очень тревожный симптом. Власть уходит сквозь пальцы, обнажая неприглядную картину ловушки, в которую он попал, пытаясь выскочить из другой, появившейся на горизонте вместе с этим новоиспечённым ревизором — Мамонтовым. Где же он ошибся? Какое у него слабое место? Манифест регента — подлинный. Заключение психиатра Карла Людвига Бонхёффера из берлинской клиники «Шарите» — тоже. Действия по наведению порядка — решительные и бескомпромиссные. Расправы над врагами — показательные. Но почему же тогда все начинают сторониться его, как чумного? Почему отданные приказы проваливаются, как в колодец? Нет-нет, никаких ошибок. Это просто кризис власти. Надо просто ещё чуть-чуть надавить и тогда всё получится…

— Господин Гинцбург! — ещё понизив голос, буквально прошептал глава Временного правительства, — а вы представляете себе, что будет, если я уйду от вас не солоно хлебавши? Что может произойти буквально через несколько часов? И защитить Вас будет некому… Трепова уже нет…

— Господин Витте, — понизив голос в тон министру, ответил Горацио, — мне доподлинно известно, что вчера вечером была разгромлена группа революционеров-террористов, которая — ходят слухи — была как-то с вами связана… И ещё одна новость — генерал Трепов жив!..

— Как жив? — отпрянул от купца министр, — мне же докладывали, что они… что бомба…

— Да, бомба, — охотно кивнул Гинцбург, — но нападавшие не учли наличие входа в погреб аккурат под столом Дмитрия Фёдоровича… Дубовая мебель не дала рухнувшим балкам продавить крышку и четверым жандармам во главе с генералом удалось спастись… Их обнаружили, когда начали разбирать завал…Там один студент лихо распорядился — всех поднял на ноги…. Сергей Юльевич, да Вы что, не рады?

— Нет-нет… — побледнев, пробормотал Витте, еле поднимаясь с кресла, — конечно же я рад… Увидите генерала, передайте моё почтение и поздравление с чудесным спасением…

— Да зачем же мне что-то передавать? — радушно улыбнулся купец, — Вы и сами это сможете прекрасно сделать! — и позвонил в колокольчик.

— Передайте господам из лейб-жандармерии, что мы закончили и Сергей Юльевич уже свободен, — медовым голосом сообщил Гинцбург секретарю и обернулся к побелевшему министру. — Сергей Юльевич, не смею Вас больше задерживать…

(*) Именно с такими воззваниями ходили по рабочим агитаторы шествия к царю 9 января 1905 года.

Глава 9 Разбор «полётов»

— Ну что, господа офицеры, теперь рассказывайте всё по порядку!

Больничный антураж и бледность Трепова никак не гармонировала с его деятельным настроением и живым интересом к происходящему. Казалось, если бы не сломанная при падении в погреб нога, он сейчас бегал бы по палате, как по своему кабинету, заглядывая в глаза докладчикам и трогая папки, пытаясь впитать информацию кожей рук. «Три мушкетёра», оказавшиеся в то злосчастное утро вместе с командиром на секретной базе, переглянулись и кивнули на Зубатова, как на самого опытного и старшего.

— Интересная получается картина, — осторожно начал лучший политический сыщик империи, как будто пробуя ногой неокрепший лёд. — Похоже, что на этот раз мы столкнулись с необычным видом бунта, к которому, если честно, оказались не готовы. Мы предполагали противодействовать террористическим организациям, типа «Народной воли» и их адептам — фанатичным, смелым но всё-таки не профессиональным военным. Мы знали, что при определенных обстоятельствах может произойти бунт военных, наподобие выступления в декабре 1825 года. Мы также готовились к тому, что возможны заговоры с участием иностранных правительств, как это было в 1801 году… Но мы никак не ожидали, что можем столкнуться с бунтом, где переплетены все перечисленные составляющие.

Зубатов замолчал, давая возможность Трепову переварить полученную информацию и задать вопросы, которыми беспокойный начальник обычно на третьей минуте прерывал подчиненных. Но генерал на этот раз молчал, глядя поочередно на посетивших его жандармов, как будто ища в произнесенных словах подвох и ожидая, что собравшиеся сейчас рассмеются с криком: «Шутка! Шутка!!».