Сталь Императора

— Как сейчас с Вами. И знаете — он меня убедил… Нет, не в своей правоте, тут всё ваше политическое управление бессильно. Он меня убедил в том, что закат Солнца и наступление сумерек не остановить введением военного положения… Солнце не слушается команды: «Солнце! Встать!»… И это крайне прискорбно…

— Вы всё-таки не послушались меня и сделали по-своему? — то ли спросил, то ли резюмировал Юденич. — И зачем, спрашивается, нужна была эта бессмысленная стрельба в центре города? Кому она принесла пользу?

Генерал усмехнулся, схватил за горлышко первую, попавшуюся бутылку и грузно опустился в кресло.

— Стрельба никому не может принести пользу, полковник, — сказал он, аккуратно нацеживая в бокал ароматную жидкость. — Стрельба предотвращает хаос и устанавливает монополию на насилие. Если бы не мои гвардейцы — от Зимнего Дворца остались бы руины, и кто бы тогда за это отвечал?

— А может лучше руины, чем трупы?

— Вы не понимаете, Юденич, Вы ни черта не понимаете, — генерал, кряхтя, поднялся на ноги, сделал несколько неверных шагов и упёрся бокалом в грудь полковника, — выпьем за ваше искреннее заблуждение… не чокаясь…

— Но позвольте, Георгий Иванович!..

— Не поз-во-лю, — тихо, но твердо произнес Бобриков, — потому что вы с Его Величеством даже не представляете, какого джина выпускаете на волю, какой сундук Пандоры изволите открывать! Вы хотите уравнять в правах тех, кого пороли на конюшнях с теми, кто их порол? Хотите, чтобы за одним столом сидели те, кого еще вчера покупали-продавали, как борзых и те, кто ими торговал? Думаете, что сейчас организуете Советы, проведёте плебисциты, уничтожите сословные привилегии и всё? И плебеи нам сразу простят то, что мы с ними делали до этого сотни лет? Окститесь, полковник… Я рад, что в воскресенье хоть немного проредил это быдло и надеюсь, что не увижу своими глазами триумф Хама… А вы, так и быть, — пробуйте, мешать не буду… Не хотите пить — чёрт с Вами, тогда слушайте: Три полка гвардии — Преображенский, Семеновский и Измайловский — совершили дневной форсированный марш до Кронштадта и обратно и были отправлены на отдых, однако офицеры не пожелали расходиться после объявления того приказа, который Вы мне доставили на прошлой неделе. Офицерское собрание, на котором имел честь присутствовать, превратилось в митинг. Было жарко. Чуть не дошло до прискорбного мордобоя. Одна часть заявила о готовности подчиниться приказу императора, другая — о готовности присягнуть Временному правительству. Большая часть покинула расположение, заявив о желании подать в отставку. Так что, поздравляю Ваше управление с первым сомнительным политическим успехом — гвардия практически перестала существовать… Порядок в городе пока ещё обеспечивают Финляндский и Павловский полк… Ну, как обеспечивают — пьют, черти. Поддерживающие временное правительство забаррикадировались в казармах Павловского полка на Миллионной и объявили, что подчиняются только распоряжениям господина Витте или Великого князя Владимира Александровича. Поддерживающие императора распущены по домам. У меня всё… Вопросы будут?

— Только один. А Вы, Георгий Иванович, к какой части относитесь?

— К четвертой, полковник! Я не могу поддерживать разрушение вековых традиций, чем вы сейчас занимаетесь, и не хочу выступать против Помазанника божьего, в каком бы состоянии он не находился…А то, что он именно помазанник — я убедился лично, — неожиданно перешел на шепот Бобриков, — он пожал мне руку и я вдруг как будто увидел будущее… Мне оно не понравилось, но как его изменить я не знаю, поэтому никому помогать не собираюсь…А может всё-таки коньяк?…

— Ваше дело, Георгий Иванович, — сочувственно произнес Юденич, — только знаете, у меня под началом работает капитан Деникин — из крепостных… Мы сидим с ним за одним столом и пока он ни разу не обнаружил стремления к мести за унижения его предков. Так что не обобщайте, и не обобщены будете. Честь имею!

* * *

— И как их оттуда выкуривать? — штабс-капитан бригады африканеров Арнольдов с сожалением посмотрел на свой уже совсем не белый маскхалат и тяжело вздохнул.

Гвардейцы, блокированные на казённом винном заводе на набережной Малой Невы, на переговоры не шли, огрызались и держали под обстрелом Биржевой мост, чем крайне стесняли бригаду в маневре. Тяжелые чугунные решетки и узкие высокие окна винного склада, больше напоминающие бойницы, давали надежду обороняющимся на комфортное времяпровождение еще сравнительно продолжительное время.

— Как прикажете, так сразу и выкурим, — ехидно улыбнулся командир взвода саперов — подпоручик Шулькевич. — Вы вот что, Федор Федорович… После того, как мы отстреляемся, дверь разблокируйте и готовьтесь принимать — они сами к вам выбегут.

Недоверчиво хмыкнув, Арнольдов побежал отдавать распоряжения, а подпоручик озорно свистнул в два пальца и завопил подчиненным:

— А ну-ка, братцы, на раз — два, бросай! — и первый, выпростав из кожаной сумки бутылку с желтой жидкостью, с силой зашвырнул её в помещение.