Stal og lidenskab (СИ)

Геральт ждал внизу, пока проснется Цири, слушая рассказы корчмаря о том, какие в последнее время новости ходят по Новиграду. Похоже, нелюдям и чародеям стало житься гораздо лучше после смерти Радовида и завершения войны. Этого следовало ожидать. Бедняг прижимали со всех сторон, не давая спокойно вздохнуть. Теперь открытые гонения на тех и других закончились, хоть и не до конца.

- Обычно, она встает с рассветом, - заметил корчмарь, искоса поглядывая на лестницу, ведущую на следующий этаж. – Сегодня что-то долго ее нет, - он протяжно выдохнул, вычищая очередную кружку. – Наверно решила выспаться в кои-то веки.

Ведьмак молча поднял глаза на мужчину, отодвинув от себя тарелку с недоеденным завтраком, и, поблагодарив корчмаря за еду парой крон, отправился в комнату девушки, не замечая проходящих рядом людей.

Осторожно постучав костяшками пальцев в дверь, Геральт прислушался. Тихие женские стоны заставили его вообразить картину утренней любви. Мужские руки, грубо или же нежно охватывающие тело Цири; губы, оставляющие короткие следы поцелуев на прекрасной коже; ее грудь, сильно вздымающаяся от тяжелого, сбившегося дыхания; затвердевший от возбуждения член, проникающий в горячее женское лоно с учащенным ритмом… Сердце ведьмака на мгновение сжалось, дыхание сперло, словно кто-то хорошенько врезал ему ударом под дых, а потом Белый Волк понял, что звуки, доносившиеся из комнаты, лишь порождение очень красочного сна Цири.

Минуту он колебался на пороге, прогоняя прочь посетившие его мысли, и не решаясь зайти без предупреждения. Его собственное сердце, колотившееся в груди с бешеным ритмом, отказывалось подчиняться воле хозяина; по рукам пробежала дрожь, легкое покалывание в кончиках пальцев требовало прикосновения к бархатной коже желанной женщины. Через короткий отрезок времени желание увидеть ведьмачку взяло верх, а холодный рассудок приказал оставаться тем, кем Геральт был до момента расставания с Цири три года назад.

- Цири, - негромко, на дыхании позвал мужчина, кидаясь к кровати, по которой металась девушка, сбивая простынь ногами. – Цири, проснись.

Он взял ее лицо в свои руки, стараясь остановить канонаду всхлипов и стенаний, не решаясь применить к Ласточке аксий. И тут, внезапно, все закончилось. Ведьмачка просто перестала вырываться, брыкаться и выворачиваться. Широко распахнув глаза, девушка пронзила Белого Волка невидящим взором, полным горечи и боли, а потом вдруг быстро заморгала и качнула головой, прогоняя остатки сна.

- Геральт, - прошептала она спросонья, прикладывая ладонь ко лбу.

- Это был всего лишь сон, - мягко проговорил мужчина, заботливо поддерживая Цири за плечи.

На Ласточке были легкая, почти прозрачная рубашка цвета слоновой кости, через которую проступали светлые ореолы сосков, и нательное белье такого же цвета, едва прикрывающее нижнюю часть тела. Она слегка прижалась к ведьмаку, положив голову на широкую грудь. Он приобнял ее, ласково погладив по голове, стараясь успокоить.

- Ты прав, только плохой сон, - Цири не хотела посвящать Геральта в подробности, не хотела, чтобы он знал о происходящем. Она боялась слов Пряхи, как бы ни пыталась убедить себя в обратном. Белый Волк был слишком дорог ей, чтобы терять его сейчас. Размеренные движения его пальцев по ее волосам успокаивали. Девушка снова прикрыла глаза, наслаждаясь трогательной близостью.

- Расскажешь, что снилось? – ненавязчиво спросил он, не прекращая простой ласки.

- Нет, - слишком резко ответила ведьмачка, резче, чем хотелось бы. Геральт смолчал. Слегка закусив губу, Цири решила быстро исправить положение. – Ты все-таки не уехал, - уже теплее, с улыбкой добавила она.

- Я не бросаю слов на ветер, - спокойно ответил он. – Не хочу оставлять тебя.

Они так и сидели в объятиях друг друга, не проводя параллель, когда простое дружеское успокоение превратилось в нежное прикосновение одного тела к другому. Мысли девушки метались по разным углам, в одном из которых пылали страсть, обжигающая своим пламенем, бесконечная преданность, развернутая за годы, проведенные вместе, и любовь, отторгающая все неугодное на своем пути, а в другом углу щерил зубы страх, прошибающий до костей, и слабость, обещающая смерть, если дальше идти по этому пути. Мужчина же корил себя за то, что посмел воспринять свою воспитанницу, как женщину, разжигающую в нем невероятное пламя страсти, которое лишь чудом удается сдерживать в этот самый момент; что позволил желанию оберегать Цири перерасти в одержимость обладать ею; что осмелился вообразить, будто такой союз, греховный и порочный, вообще возможен.

И все же, на самом дне их измученных, израненных сердец были наливные капли надежды, которые готовились упасть на прорастающие побеги любви и возвыситься в самом великом, самом сильном и самом откровенном чувстве.