шутка. Но пить-то надо было всерьез за эту шутку. А потом человека, который пил «в
шутку», заставляли выпить всерьез, и он расплачивался своим здоровьем. Я объясняю все это
только душевным состоянием Сталина. Как в русских песнях пели: «Утопить горе в вине».
Здесь, видимо, было то же самое.
После войны у меня заболели почки, и врачи категорически запретили мне пить
спиртное. Я Сталину сказал об этом, и он какое-то время даже брал меня, бывало, под
защиту. Но это длилось очень непродолжительное время. И тут Берия сыграл свою роль,
сказав, что у него тоже почки больные, но он пьет, и ничего. И тут я лишился защитной
брони (пить нельзя, больные почки): все равно пей, пока ходишь, пока живешь!
Кстати, в оценке того, что происходило за столом у Сталина в последние годы его жизни,
с Хрущевым солидарны и другие участники застолий, проходивших на Ближней даче.
Например, Милован Джилас вспоминал:
Ужин начался с того, что кто-то, думаю, что сам Сталин, предложил, чтобы каждый
сказал, сколько сейчас градусов ниже нуля, и потом, в виде штрафа, выпил бы столько стопок
водки, на сколько градусов он ошибся. Я, к счастью, посмотрел на термометр в отеле и
прибавил несколько градусов, зная, что ночью температура падает, так ошибся всего на один
градус. Берия, помню, ошибся на три и добавил, что это он нарочно, чтобы получить побольше
водки.
Подобное начало ужина породило во мне еретическую мысль: ведь эти люди, вот так
замкнутые в своем узком кругу, могли бы придумать и еще более бессмысленные поводы,
чтобы пить водку, — длину столовой в шагах или число пядей в столе. А кто знает, может
быть, они и этим занимаются! От определения количества водки по градусам холода вдруг
пахнуло на меня изоляцией, пустотой и бессмысленностью жизни, которой живет советская
верхушка, собравшаяся вокруг своего престарелого вождя и играющая одну из решающих ролей
в судьбе человеческого рода. Вспомнил я и то, что русский царь Петр Великий устраивал со
своими помощниками похожие пирушки, на которых ели и пили до потери сознания и решали
судьбу России и русского народа.
Анастас Микоян, которого в особых симпатиях к Сталину заподозрить трудно, в
отдельных моментах подтверждает наблюдения Хрущева и, в некоторой степени, Джиласа. Он,
правда, связывает изменение привычек Сталина не с политическими причинами, а с
самоубийством жены:
В то время мы часто обедали у Сталина. Обед был простой: из двух блюд, закусок было
мало, лишь иногда селедка — так, как и у всех у нас тогда было. Иногда была бутылка легкого
вина, редко водка, если приходили русские люди, которые больше любили водку. Пили очень