Сталин. Феномен вождя: война с собственным народом, или Стремление осчастливить его любой ценой

Арестованные военачальники даже на допросах не скрывали своего негативного отношения к наркому. Так, на судебном заседании 11 июня 1937 года И. Уборевич за несколько часов до расстрела хоть и признал себя виновным в «военно-троцкистском заговоре», тем не менее про Ворошилова сказал так: «Мы шли на политбюро ставить вопрос о Ворошилове, по существу договорившись с Гамарником, что тот резко выступит против наркома». Откровенно высказался и Примаков: «Ворошилов, кроме стрельбы из нагана, ничем не интересуется. Ему нужны либо холуи вроде Хмельницкого (помощник по особым поручениям), либо дураки вроде Кулика. Ворошилов не понимает современной армии, не понимает значения танков и авиации».

До сегодняшнего дня ни один крупный руководитель спецслужб того времени, ни живой, ни ушедший в мир иной, не нашел в себе сил покаяться в содеянном. Им, правда, многим и времени на это не давали, по инициативе Сталина руководителей ГПУ – НКВД слишком быстро сажали и расстреливали после того, как они выполняли распоряжения генсека. Но ведь были и те из репрессивного аппарата, следователи 1930-х годов, такие, например, как родной брат Я. М. Свердлова, кто дожил до наших времен. Но никто не раскаялся за содеянное.

Исключением стал только генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов. Лишь он, отсидев 15 лет во Владимирском централе, сумел многое переосмыслить и сказал «городу и миру», и прежде всего самому себе, громко и вслух, что служил, как он считает, правому делу, но при этом слишком часто использовал методы, которые были преступными. В конце своей жизни он сказал слова, которые никто другой из того времени сказать так и не решился.

«Сознательно или бессознательно, – пишет он в своих мемуарах, – но мы позволили втянуть себя в работу колоссального механизма репрессий, и каждый из нас обязан покаяться за страдания невинных. Масштабы этих репрессий ужасают меня. Давая сегодня историческую оценку тому времени, времени массовых репрессий – а они затронули армию, крестьянство и служащих, – я думаю, их можно уподобить расправам, проводившимся в царствование Ивана Грозного и Петра Первого. Недаром Сталина называют Иваном Грозным ХХ века. Трагично, что наша страна имеет столь жестокие традиции».

А потом была финская война, с ноября 1939 по март 1940 года, которая выявила профессиональную неспособность оставшихся в живых, после репрессий, советских генералов вести современную войну.

Запуганный репрессиями, сам побывавший под арестом, неспособный ни на что командующий Ленинградским военным округом командарм 2-го ранга К. Мерецков попросил у Сталина на всю финскую операцию 2 недели и силы одной (7-й) армии, состоящей из двух корпусов, усиленных танками. Сталин, несмотря на возражения опытного маршала Шапошникова, который истинную цену Мерецкову знал, план командующего ЛВО утвердил.

На деле война продлилась 105 дней (с 30 ноября 1939 до 13 марта 1940 г.). Началась военная операция силами 21 дивизии, а заканчивали военные действия 62 дивизии.

Финская зимняя военная кампания стала позором для РККА и подорвала военный авторитет СССР в мире. Именно после этой кампании Гитлер принял принципиальное решение о нападении на Россию.

Финская кампания стоила нашей стране 131 476 убитых, пропавших без вести и скончавшихся от ран[77]. Финляндия потеряла 26 600 человек убитыми, 40 тысяч ранеными, и 1000 человек оказались в советском плену. Советский официоз не только скрыл цифру потерь РККА, но и вообще ничего не сказал о советских пленных. А пленные были. Их оказалось 5465 человек. В апреле 1940 года на железнодорожной станции Вайниккака произошел взаимный обмен пленными. Финские солдаты поехали по домам, а советских пленных Сталин, стремясь скрыть от народа значение своих политических ошибок в 1937–1938 годах, приказал всех (всех!) этапировать в воркутинские лагеря[78].