Сталин, Иван Грозный и другие

До назначения на должность руководителя киноиндустрии лично Сталиным никакого отношения к кино Шумяцкий не имел, да и человеком он был малообразованным. Последнее обстоятельство Сталина никогда не смущало, как и он сам, большинство в его окружении особой культурой не блистало. После 1935 г., снимая с себя ответственность (по сути, уже борясь за жизнь), Шумяцкий конфликтовал с Эйзенштейном, давал ему отрицательные характеристики в письмах к Сталину, а после первого просмотра вождем фильма «Генеральная линия» оставил такую запись: «На художественное обобщение генеральной линии партии это не похоже, – заявил Сталин. – В нем не найдены, а потому и не показаны основы этой линии. Деревня, крестьянство показаны, как нечто единое, застоявшееся, неподвижное. И это в то время, когда каждый может наблюдать там не только глубинные, но и открыто выраженные процессы борьбы одной части с другой: бедноты с кулачеством, и наоборот. Поэтому считаю, что этот фильм меньше всего характеризует генеральную линию партии. В лучшем случае, при ряде переделок, он может показывать лишь отдельные пережитки деревенской жизни наряду с новыми явлениями, которые туда привнесла наша революционная борьба и наше советское строительство».

Помимо конкретных замечаний, сокративших фильм (сейчас его продолжительность более двух часов), Сталин дал ему другое название: «Старое и новое». Автор не только не возражал, а принял название благоговейно и с благодарностью. Действительно, первое название никак не соответствовало реальности, да и содержание его имело большее отношение к пропаганде коллективизма (не коллективизации!), чем к живой деревенской жизни. Эйзенштейн несколькими символическими штрихами мастерски показал скотскую жизнь бедняцкой семьи братьев крестьянина-единоличника. Этим кадрам противопоставил футуристическую картинку артельной жизни той же деревни с «танцующей» по кругу сцепки из тракторов и телег. А над этим праздничным хороводом – СЕПАРАТОР (!), как символ молочных берегов и сытой советской жизни, и тень гигантского племенного быка, угрожающего во имя светлого будущего повально оплодотворить тощих обобществленных коровенок. В чем здесь Сталин обнаружил «новое», непонятно. Уже до революции деревня знала, что такое трактор, сепаратор и значение племенного скотоводства, но повальная бедность, малоземелье и невежество не способствовали развитию сельского хозяйства.

Даже то, что сохранилось от фильма Эйзенштейна, позволяет понять, как мастерски были сделаны иллюстрации из жизни никогда не существовавшей страны и такового же крестьянства. Он снимал свой нафантазированный фильм в то же самое время, когда в реальной стране в результате сталинской сплошной коллективизации свирепствовали голод, людоедство; человеческими костьми покрылась Сибирская земля, со времен легендарного Ермака никогда не знавшая войн. Сталин, вершитель судеб миллионов крестьян СССР, никогда не жил земледельческим трудом и никогда не изучал деревенскую жизнь, хотя любил претворяться наследным потомком грузинских пахарей. Он вслед за отцом был природным люмпеном. Таков реальный исторический фон пафосного фильма «Старое и новое». Знал ли о нем режиссер? Конечно, что-то знал: интеллигенция еще не была так изолирована от реальной жизни, как это произошло в послевоенные годы. Но свой народ она, гонимая «кнутом и пряником», осознанно втягивала в никогда не бывшее прошлое и в никогда не сбывающееся будущее: «Мы должны влюбить нашу широкую аудиторию в повседневный, серый труд, в племенного бычка, в трактор, идущий рядом с захудалой лошаденкой», – вдохновенно заявляли авторы фильма[444]. Надо ли напоминать, что русская интеллигенция XIX в. предлагала народу совершенно иные перспективы и объекты для любви, а после пристального изучения на протяжении более 100 лет деревенской жизни вынудила власть отменить крепостное право.