Сталин. Охота на «Медведя»

– Знаю! Но я вам – большевикам – никогда не прощу того, что вы сотворили с нами и обратили великую державу в прах! – упрямо гнул свое Хандога.

– Ну о каком прахе вы говорите, Михаил Петрович? Посмотрите правде в глаза. Меньше чем за двадцать лет советская власть подняла страну из чудовищной послевоенной разрухи и невежества.

– Но какой ценой? Люшков похвалялся: 70 тысяч загнал в лагеря и подставил под пули.

– Нашли, кого вспомнить. Вы обратитесь к фактам. Мы ликвидировали неграмотность, провели индустриализацию и коллективизацию. Сегодня наша общая родина стала примером для трудящихся всего мира. Этого не может видеть только слепой. Но вы же не слепой! Вы разумный человек, забудьте об этих химерах: царе и отечестве для избранных.

Хандога ничего не ответил. Внутренняя напряженная борьба мотивов нашла отражение в его глазах, в них смешались боль и отчаяние. Продолжалась она несколько минут. Все это время Дервиш с Ольшевским находились настороже. В вербовке наступил момент истины, и от непредсказуемого Хандоги можно было ожидать чего угодно. Он качнулся на табуретке, Павел, на всякий случай, переложил из левой руки в правую пресс-папье. Болезненная судорога исказила губы поручика, и в комнате тихо прошелестело:

– Чего вы хотите?

Тон, каким он это произнес, и само выражение лица сказали опытному Дервишу о многом. Он не стал витийствовать и ответил прямо:

– Предлагаю вам, Михаил Петрович, сотрудничество с советской разведкой.

Хандоги тяжело вздохнул и, избегая его взгляда, обронил:

– На каких условиях?

– Я их называл: первое – сохранение вам жизни и второе – при желании вы можете возвратиться вместе семьей на родину. Ваш младший сын нуждается в серьезном лечении, и он его получит.

– Допустим, я согласился, а какие гарантии?

– Мое честно слово.

– Ваше слово – это ваше слово. А что скажут на Лубянке? Там для меня, наверное, уже заготовлена веревка.

– Какая веревка, Михаил Петрович?! Ну о чем вы говорите? Сотрудничество с нами – единственный путь вам остаться в живых и сохранить семью. Вы же не самоубийца! Японцы обрекают вас на смерть. Мы знаем об акции и, естественно, не допустим ее, – обращался к его разуму Дервиш.

– Ладно, ваша взяла. Что я должен делать? – сдался Хандога.

Дервиш и Ольшевский обменялись быстрыми взглядами. Выражение лица Хандоги и тон голоса говорили о том, что он сделал выбор. Но, зная его норовистый и взрывной характер, Дервиш не стал форсировать события и через мгновение убедился в правильности избранной тактики. На его предложение нарисовать схему объекта, где проходили тренировки группы Люшкова, Хандога заартачился и буркнул:

– Я вам не Репин и картин рисовать не буду.

– Михаил Петрович, я же не прошу вас нарисовать схему в цветах и красках, – сохранял примирительный тон Дервиш и положил перед Хандогой карандаш и бумагу.

Тот не притронулся к ним. Возникла пауза. Ее нарушил Ольшевский и язвительно заметил:

– Михаил Петрович, а ты попробуй, как знать, может, у тебя откроются и другие таланты, кроме бильярдиста?

Хандога обжег Павла взглядом и отрезал:

– Хватит, наигрался на всю жизнь!

– Михаил Петрович, а ты не торопись хоронить себя раньше времени, за тобой три партии.

– Что?! Какие еще партии?! – опешил Хандога.

– Так счет три – один в мою пользу, и ты, Михаил Петрович, обещал отыграться. А слово офицера кремень, – напомнил Павел.

– Ну ты и прохвост! – только и мог произнести Хандога, и, махнув рукой, бросил: – А черт с вами, банкуйте!

Дервиш и Ольшевский с трудом смогли скрыть радость. Рискованная, на грани провала вербовочная комбинация им удалась, остались технические детали. Этим занялся Дервиш. Он подсел к Хандоге, и уже вместе они принялись вычерчивать схему объекта «Z», а потом занялись составлением отчета на участников группы Люшкова. В тот вечер харбинская резидентура пополнилась еще одним агентом – Свояком. Насколько он надежен, на этот вопрос могло ответить только время.

Первые несколько дней после вербовки Хандоги резидент и Ольшевский провели как на иголках. Страхуясь от провала, они сменили квартиры и постоянно проверялись, но так и не обнаружили слежки. Окончательно их опасения развеял Денди. По возвращению Хадноги из увольнения в лагерь в жизни боевиков-террористов не произошло каких-либо изменений. Подготовка к операции шла своим чередом. Окончательно сомнения Дервиша развеял сам Хандога – Свояк. Он добросовестно выполнил порученное ему задание: в разговоре с Люшковым, как бы случайно, проговорился о брате Алексее – начальнике грузового порта в Сухуме. И тот заглотил наживку. Вскоре после этого разговора Свояка пригласил к себе сам Угаки и поручил написать письмо Алексею. В нем он должен был известить брата о своей предстоящей командировке в Абхазию на строительство участка железной дороги Сухум – Поти по линии треста «КВЖД-строй».