Сталин. Охота на «Медведя»

Вслед за ним на берег вышли Стеблов с Дроздовым и принялись складывать в лодку оружие, продукты и вещи. Хандога присоединился к Кокисану и проводнику. Они продолжали что-то живо обсуждать. В разговоре чаще всего звучала фамилия Пак. Хандога догадался: тому предстояло принять группу и обеспечить ее продвижение к цели, и поинтересовался:

– Капитан, я так понял, нас примет и выполнит проводку Пак?

– Да! – подтвердил Кокисан и заверил: – Миша, можешь быть спокоен, более надежного и опытного человека, чем он, не найти.

– А откуда такая уверенность?

– Пак – это наша живая легенда.

– Живая? – Хандога хмыкнул и с сарказмом заметил: – Я бы предпочел остаться живым, а легенды пусть сочиняют о других.

– Перестань, Миша, за пятнадцать лет у него не было ни одного провала.

– Миша, у нас все готово, давай в лодку! – позвал Дроздов.

Хандога подал руку Кокисану. Тот крепко пожал и на прощание пожелал:

– Удачи вам, Михаил, в вашей великой миссии! О ней знает сам божественный Микадо. Он верит, что вы выполните ее!

– Главное, чтобы о ней не узнали чекисты на Лубянке, – буркнул Хандога и забрался в лодку.

Кокисан оттолкнул ее от берега, и гребцы налегли на весла. Через полчаса они выдохлись. Течение Амура все дальше относило лодку от места, где ее ждал Пак-Каймадо. Хандога распорядился сесть за весла Стеблову и Дроздову. Так, сменяя друг друга, они перед рассветом причалили к советскому берегу, там пересели на лошадей и поспешили уйти от границы. В своей оценке Пака-Каймадо Кокисан нисколько не покривил душой. За все время перехода до глухой охотничьей заминки он ни разу не сбился с маршрута. В ней группа Хандоги провела пять дней. За это время он сумел убедиться в профессионализме Пака-Каймадо. От его внимания не ускользали даже мелочи, он потребовал, чтобы все сменили прически и даже нижнее белье.

2 августа 1939 года трое специалистов из треста «КВЖД-строй» заняли места в купе поезда Владивосток – Москва. 8 августа они были в Челябинске. Там у Хандоги впервые появилась возможность оторваться от группы и выйти на связь с НКВД. В тот день на Лубянке, наконец, вздохнули с облечением. Дальнейший путь боевиков-террористов проходил под негласным контролем разведчиков наружного наблюдения. 14 августа Свояк и с его группа прибыли в Сухум.

После более чем 18-летной разлуки братья Хандоги встретились. Их радость была искренней и глубокой. Теперь братьев роднили не только семейные узы, а общее – особой государственной важности дело, им предстояло спасти жизнь Вождя. В том, что угроза ей становилась все более реальной, подтверждал агент Денди.

24 августа 1939 года из турецкого Трабзона на Лубянку поступило его шифрованное донесение. В нем Денди сообщал:

«…18 августа к группе Пашкевича присоединились Люшков и с ним двенадцать боевиков-террористов. Подготовка группы к переброске на территорию Грузии практически завершена.

В ее распоряжении находится: быстроходный катер, оборудованный двумя пулеметами на носу и на корме, на борт перенесены пистолеты и автоматы для бесшумного боя, гранаты повышенной разрушительной силы и боеприпасы в большом количестве. Команда ждет приказа на выход в море.

Место высадки и маршрут движения по советской территории Люшков скрывает. Из разговора с Пашкевичем мне известно, что где-то в окрестностях Батуми подготовлена перевалочная база. С нее планируется выдвижение на соединение с группой Хандоги.

22 августа Люшков провел тренировку с выходом в море. Сейчас он ждет кодированного радиосообщения от Хандоги о том, что «Медведь» появился в «берлоге» – на госдаче «Сосновая роща».

С этим донесением Денди Деканозов отправился на доклад к Берии. Тот дважды перечитал его и не мог удержаться от радостного восклицания. Теперь, когда он держал в своих руках все нити операции, неуловимый Люшков, наконец, должен был попасть в подготовленный НКВД капкан. Судьба остальных боевиков-террористов мало интересовала наркома, их жизни ничего стоили в той большой игре, где решающий ход оставался за Вождем. Берия снял трубку прямой связи с ним. Сталин находился в своем кремлевском кабинете и ответил на звонок. Берия плотнее прижал к уху трубку, и в ней зазвучал хорошо знакомый глуховатый голос: