Сталинградские были

Он приказал саперам связать две плащ-палатки.

Бойцы спустились через окно на противоположную сторону дома, обошли по траншее вокруг здания и ударили гитлеровцам в тыл.

Эта вылазка была настолько дерзкой и неожиданной, что немцы не устояли.

— Накололись! Еще не так наколетесь! — крикнул вслед убегающим фашистам Копцов.

Сказано это было так уверенно, что Брысин одобрительно посмотрел на бойца и подмигнул ему. «Пожалуй, будет толк из парня», — подумал он.

Положение, однако, было не из легких. Предстоял тяжелый бой с превосходящими силами противника, которого нужно было задержать любой ценой.

Выбрав наиболее выгодные позиции, Брысин ждал. Тревога сжимала солдатское сердце. Память воскрешала яркие картины прожитого.

Вспомнился тот день, когда дивизионная партийная комиссия принимала его в ряды Коммунистической партии.

— Вам, товарищ Брысин, известны обязанности члена партии? — спросил седой майор, секретарь парткомиссии.

— Известны. Быть всюду и во всем коммунистом, первому подниматься на призыв командира и, если нужно, не задумываясь, отдать жизнь за дело победы.

Майор похвалил его за ответ, но в то же время заметил:

— Умереть — дело нетрудное. Куда труднее и врага победить, и самому живому остаться…

В это время кто-то из саперов крикнул:

— Подходят! Немцы подходят!

Гитлеровцы шли развернутым строем. Их было не меньше роты.

Илья Брысин оглядел товарищей, поднял над головой автомат.

Глаза его блестели. Лицо стало строгим, торжественным, словно он приготовился произнести клятву, а не команду.

— Братцы! — воскликнул он. — За нашу Родину! За Советскую страну!.. Пли!

Как будто чья-то одна рука сразу нажала на все спусковые крючки. Залп сбил с ног немецкого офицера и пять-шесть солдат. Вражеская цепь сомкнулась, но продолжала двигаться вперед.

— Пли! — вторично скомандовал Илья Брысин.

Гитлеровцы перешагнули через трупы убитых, перестроили свои ряды и на ходу открыли ответную стрельбу.

— Огонь! — крикнул Брысин.

Звонкими очередями рвали воздух автоматы, щелкали, обгоняя друг друга, винтовочные выстрелы. Потом все слилось в сплошной дребезжащий грохот.

Но фашисты не отступали. Они то припадали к земле, то, поднимаясь, бежали вперед и что-то кричали.

Обороняющимся приходилось поворачивать оружие и вправо, и влево, стрелять веером сразу во все стороны.

Цуникова ранило в ногу, раздробило его винтовку. Двумя пулями сразу пробило правое плечо Копцову. Стонал тяжело раненный боец Дудников. Но ни один из них не сошел со своего места. Цуников схватил трофейную винтовку и бил врага его же оружием. Копцов левой рукой бросал в немцев гранаты, бросал скупо, с расчетом.

Брысин и радовался, и болел сердцем за своих товарищей, подбадривая их. Когда же гитлеровцы приблизились на последний бросок, он поднял над головой связку гранат и во весь голос крикнул:

— Вперед! За мной!.. Ура!..

— Ура-а! — сотней голосов раскатилось в ответ.

— Ура-а-а!..

Из-за развалин, из окон и проломов стен — отовсюду выскакивали советские бойцы из прибывшего свежего подкрепления.

— Ура-а-а!.. — кричали они, тесня врага.

Вечером Брысин вместе с товарищами был вызван в штаб дивизии.

— Выполняя боевое задание командования, группа саперов сдержала натиск противника и нанесла ему удар, — доложил он. — Уничтожено восемьдесят семь гитлеровцев, захвачены и доставлены станковый пулемет, двенадцать винтовок и пять автоматов противника. Остальное трофейное имущество подобрано прибывшим на подмогу пехотным подразделением. Убит лейтенант Павлов. Ранены бойцы Копцов, Дудников, Цуников…

— Но и вы тоже ранены? — сказал полковник, указывая на его разбитый висок.

— Чистые пустяки! Говорить не стоит, — ответил Брысин и смущенно улыбнулся. — Дрались ведь, а в драке и не то бывает…

Ночной поиск

Старший сержант Козырев сидел возле стола, на котором в консервной банке чадил густо посоленный бензин, и читал армейскую газету «На защиту Родины». Против него, прислонясь к дверной притолоке, стоял рядовой Ермишин. Из-под упавшего на лоб спутанного чуба поблескивали большие навыкате глаза. На тонком с горбинкой носу уселись крапинки копоти. Но он, не обращая ни на что внимания, посапывал трубкой и внимательно слушал чтеца, стараясь не пропустить ни одного слова.

Когда Козырев умолк и принялся аккуратно складывать газету, Ермишин переступил с ноги на ногу и покачал головой:

— На что только надеются, идолы! Лошадей и собак поели. Кошек и тех в живых не оставили.

— А вороны? — усмехнулся Козырев. — Вороны у них теперь самое лакомое блюдо. Едят, только перья летят!

— Выходит, как у французов в двенадцатом году…

— Где там! — махнул рукой Козырев. — Французам из Москвы хоть на Смоленск дорога оставалась, а эти ни туда и ни сюда — колечко. Как это там наши поют: «Колечко мое, колечко, съедена лошадь и свечка…»

Он для убедительности покрутил перед собой пальцем, потом подошел к стоявшему в углу землянки топчану и окликнул:

— Товарищ младший лейтенант, вставайте! Время!

Спавший на топчане высунул из-под шинели взлохмаченную голову, поморгал по-детски недоуменно глазами и опять спрятался под шинель.