Сталинградские новеллы

На нашей террасе стоял неизвестно откуда взявшийся велосипед. Он сверкал всеми цветами радуги, и по современным меркам он мне представлялся неким сверхнавороченным лимузином; особенно меня восхищали никелированный руль, мерцающий под солнцем бриллиантовыми лучами, и рубиновые блёстки на колёсах, а также изумрудная зелень рамы. И я узнал лишь несколько лет спустя, что это чудо, стоящее у стены коридора, называлось велосипедом марки «Диамант». А тогда я смотрел на эти колёса с переливающимися спицами и не мог надивиться этой царской колеснице.

Ну а что такое царская колесница, я хорошо помнил из ежедневных устных уроков Торы, которые мне давала тётя Маня в промежутках между беседами с красноармейцем Афанасием. Этот парень из далёкой сибирской глуши, считавший себя христианином и глубоко верующим православным человеком, но никогда не видевший в глаза Евангелие, слушал тётю Маню с раскрытым ртом и как губка впитывал слова спасения из Священного Писания. Я представляю его состояние и сказал бы, что в тот момент он был готов принять водное крещение, как тот «Ефиоплянин, евнух, вельможа Кандакии, царицы Ефиопской, хранитель всех сокровищ её». Разница была лишь в том, что здесь, в отличие от книги «Деяния Апостолов», вместо апостола Филиппа была моя тётя, сестра моего отца-просветителя, а вместо Палестины и реки Иордан – глухая безводная деревня. А в принципе, эти два события очень даже были похожи друг на друга: один жаждал уцелеть в этой страшной войне и спасти свою душу, а другая усердствовала приложить к сонму спасённых ещё одну грешную душу и тем самым исполнить заповедь. Но, однако же, несмотря на такой ранний возраст, я был очень любопытным и дотошным детективом, и временами вёл свои личные расследования каких-то событий.

Как-то утром я собрал клочья взрослых разговоров о вчерашнем ночном шпионе – якобы он пробирался где-то по кукурузному полю, где его и задержали наши разведчики. Я решил всё это проверить и однажды перелез через плетень и вышел за околицу, где начинались колхозные поля. Между полем и задворками домов оказалась дорога, протоптанная телегами. Пригляделся и обнаружил конопляное поле, довольно густое и терпкое.

«Как же так? – подумал я. – Ведь сказали же в кукурузе?..» На всякий случай я решил пройти вперёд и не зря – обнаружил ту самую кукурузу, которая стояла высокой стеной и где поймали того самого шпиона. Заходить в глубь я побоялся – а вдруг меня поймают друзья этого самого «бандита»? Я стоял, задрав голову, смотрел, как развеваются на ветру пушистые кукурузные метёлки, и представлял этого немецкого шпиона, пробирающегося сквозь эту чащу. Вот он выбрался на дорогу, и только-только хотел сесть на свой велосипед, как его и выловили. А вести далеко не пришлось, так как его сопроводили той же дорогой, по которой вышел и я. Вот, оказывается, откуда взялся этот велосипед на нашей террасе!

Мне всё стало ясно, и я быстро ретировался из этого опасного места. Ведь расследование я довёл до конца, преступление раскрыто – зачем ещё подвергать себя опасности?! Я вернулся домой, всё было тихо и спокойно, никто меня не разыскивал. Зашёл в маленькую кладовую, куда накануне переселили велосипед, осмотрел его, пощупал кожаное сидение, дотронулся пальцем до твёрдой резины колеса и решил, что этого мне достаточно. С чувством удовлетворения от доведённого до конца дела спокойно поднялся по скрипучим ступеням и важно прошёл мимо штаба, который даже не подозревал, какую сложную работу я проделал!

«Юный следопыт» – сказал бы кто-нибудь, узнав про все эти приключения, но какой там юный – всего-то пять лет или шестой! По современным меркам точнее было бы сказать – будущий психолог, который когда-то будет выдавливать из себя страницу за страницей, как некогда говаривал Иван Бунин, «в час по чайной ложке». И будут эти страницы для кого-то «гласом вопиющего в пустыне», для кого-то – просто маразмами, ну а для меня – реальная жизнь!

Вот оно – моё участие в действительных «боевых сражениях», и трудно понять, что тут истинное, а что придумки моего детского воображения. И если даже в моих описаниях войны есть нечто фантастическое, выдуманное детским умом, то, думаю, нет в этом великого греха, так как «устами ребёнка глаголет истина». И как можно солгать в том, что ты запомнил запах, цвет и вкус того хлеба насущного, без которого нет жизни и который ты вкусил в самое тяжкое для себя время? Это не забывается, следовательно, и остальные эпизоды, я считаю, должны быть вполне достоверными.