«Сталинизм»: правда о Сталине и миф о Кобе

Но в июне 1932 года в обращении “Ко всем членам ВКП(б)” М. Рютин писал: “Сталин и его клика отсекли от руководства все самые лучшие, подлинно большевистские кадры”, “поставил Советский Союз на край пропасти”; “Развал и дезорганизация всей экономики страны, несмотря на постройку десятков крупнейших предприятий, приняли небывалые размеры. Вера масс в дело социализма подорвана, их готовность самоотверженно защищать пролетарскую революцию с каждым годом ослабевает. Ненависть, злоба и возмущение масс, наглухо завинченные крышкой террора, кипят и клокочут”; Сталин “проявляет в десятки раз больше тупого произвола, самодурства и насилия над массами, чем любой монарх”; “Наш лозунг: долой диктатуру Сталина и его клики”.

В своей платформе Рютин развил эти положения об узурпации власти “кликой Сталина”, и делал вывод: “Самый злейший враг партии и пролетарской диктатуры, самый злейший контрреволюционер и провокатор не мог бы лучше сделать работу разрушения партии и социалистического строительства, чем это делает Сталин”; “В этой работе (По свержению Сталина. — А.С.) нужна величайшая конспирация”. Как видим, это писал не “троцкист”, а рабочий, которого “достала” жизнь. Группа была раскрыта, Рютин расстрелян.

Да, Рютин писал верно, но… Рютин и его соратники думали, что в Кремле у власти стоят люди, которые искренне исповедуют коммунизм, верят в те идеи, которые провозглашают на митингах и в статьях, хотят лучшего для России… То есть и В. Молотов, и А. Микоян и “оппозиционер” Л. Троцкий и даже И. Сталин — все они за истинный народный социализм, хотят счастья людям, но совершают ошибки (а кто их не совершает!) и им надо помочь.

Да если бы в Кремле были люди, думающие о благе народа, то “Рабочая оппозиция” им бы очень помогла (а не была бы разгромлена), а М. Рютин стал бы министром… Но всё было с точностью до наоборот, а… Рютин этого не знал и верил в то, чему хотел верить. Как говорится, вот что значит отсутствие информации.

Все — и “Рабочая оппозиция” (во главе со А. Шляпниковым), в которую входили, в‐основном, выходцы из старообрядческих регионов [118], и ранее верные “сталинисты”, позже объединившиеся в “Союз” М. Рютина, были сперва использованы руководителями большевиков, а потом — обмануты; многие смирились, а кто нет — тех отправили в тюрьмы.

Но и во время, и после гражданской войны, большевиков поддерживали огромные массы крестьян и рабочих — и это отразилось в художественных произведениях начала 1920‐х годов. Тогда была создана целая галерея ярких литературных персонажей — участников революционных событий. А. Пыжиков, в частности, указывает: «Скажем сразу, что самых активных деятелей из народа, принявших сторону большевиков, советские авторы часто относили к старообрядцам. Среди героев повести Бориса Пильняка “Голый год” (1920) мы видим Архипа Архипова: он сидит в местном исполкоме и утверждает списки буржуев на расстрел. Этот крестьянин в кожаной куртке и с внешностью Пугачёва — не кто иной, как сын известного раскольничьего начётчика; он очень дружен с отцом, советуется с ним, горюет о его смерти (А сам не дрогнувшей рукой чужих отцов отправляет на смерть. — А.С.). Другой персонаж повести, Семён Зилотов — тоже уважаемый раскольничий начётчик: его непререкаемый авторитет среди бедного населения обеспечил ему путь в Совет, от имени которого он разъезжал для бесед о помещиках, о братстве, о республике. Автор повести показывает: большая часть интеллигенции не приняла Октябрь, зато приняли мужики; при этом вся “история России мужицкой — история сектантства… а оно пошло с раскола”.

События повести Всеволода Иванова “Бронепоезд 14–69” (1922) происходят на Дальнем Востоке, где красные воюют с белыми. Руководители отряда — начальник штаба Никита Вершинин и казначей Васька Окорок — опять-таки староверы. Командир — выходец из пермских земель, его ближайший помощник и вся его родня — испокон века “раскольной веры”. Та же особенность подмечена в романе Леонида Леонова “Пирамида”. О Тимофее Скуднове, ставшем членом руководства большевистской партии, автор говорит: “тот был русый и огромный детина, чистокровной северной породы”; работал сплавщиком леса, затем в кожаной комиссарской куртке воевал на фронтах гражданской войны, имел “репутацию всенародного человека”. Но, замечает Леонов, только одно в его описании часто упускалось из виду — “кондовое староверческое происхождение”.