Сталинка(СИ)

-А давай, раз пока покупку мотоцикла откладываем, тебе отрез шифоновый на платье купим! Ну, к тем туфлям, на каблуках. Сошьешь платье в талию, пышное, рукава фонариком... Деньги со следующей получки к мотоциклетным доложим. А что? Мы в кино будем выходить, а там переедем и...

-Костя, шифоновый отрез - это хорошо. Но если дом покупать... переезжать... - Евдокия воткнула в шитьё иголку и задумалась.

Он какое-то время молчал, потом устроился на маленькой лавочке возле печки, открыл поддувало и закурил, выпуская туда дым.

-Думаешь, я не вижу, не понимаю. А давай рассудим: документы у тебя теперь надёжные. Уедем жить в большой город. Там люди своих соседей не знают. В городе всяко легче будет. Сначала дом купим, вместо мотоцикла, а потом я благоустроенную квартиру заработаю.

-Я уже один раз заработала квартиру. Не так просто всей семьёй переехать!

-А будто нам впервой? Ну и... ты теперь не одна. Оно, конечно, надо всё взвесить, подготовиться. - Помолчал и мечтательно добавил: - А в городе Иду к себе заберём. Ты как не против? Она, конечно, взрослая уже, но...если захочет. - И деловым тоном, как о чём-то решённом, добавил: - Ты посылку-то тёте Нюре обшей и адрес напиши, а я послезавтра отнесу на почту. Пока не переедем, будем так помогать.

Ида... её Евдокия так пока ни разу не видела. Когда уезжали от родственников Константина из Красноярска, он не смог узнать: кого нашла тётя Нюра. И только потом в письме выяснилось, что да, нашла девочку, которую родила Катерина после его ареста. Девочка училась в интернате. И тётя Нюра писала, что точная копия Константина. Где её мать и братья - не известно. Судя по тем бумагам, что в интернате в личном деле Иды - Катерина умерла. Так ли это? Поди узнай! И теперь они регулярно посылали тёте Нюре посылки, потому что Ида всё свободное от учёбы время проводила у неё. Нет, Евдокия не была против. Просто память всколыхнула незаживающую рану о её собственных дочерях. Она вышивала крупную красную розу, яркие китайские мулине ложились плотными стежками и расплывались за пеленой слёз. Константин молчал. Что тут скажешь? Из своего последнего тайного похода в Корсаково он принёс не радостную весть. Детей у бабушки власть отобрала и отправила учиться не оставив никаких сведений - куда? Оставалось надеяться и ждать, что напишут сами.

По оконному стеклу били порывы осеннего ветра, хлестко стучали капли дождя. Осень тысяча девятьсот шестьдесят второго года пришла холодная, дождливая. Для Малинки заготовили на зиму сено. Пока шли тёплые грибные дожди - насолили груздей. А по первым заморозкам Евдокия намариновала одной ей ведомым способом опят. Выкопали, просушили и опустили в погреб картошку. Закончила вышивать ковер. Крупные красные розы как живые горели между яркими зелёными листьями. И вроде всё складывалось хорошо, но непонятная тревога поселилась в её душе, не давая, ни сна, ни отдыха.

Ноябрь в Сибири только числится осеним. И снег в воздухе кружится, и лужи ледком прихватывает. К этому времени дрова на зиму заготовили: нарубили и уложили в поленницы. Чего бояться? Однако сердце терзалось не только тоской по дочерям, но будто ожидало чего-то страшного, неизбежного. Чтобы хоть немного успокоить мятущуюся душу, выходила на крыльцо, и если тучи не застилали небо, смотрела на звезды и разговаривала со своими доченьками, надеясь, хоть так унять материнскую тоску и одолевавшую тревогу.

Во дворе стоял сумрак раннего утра. Евдокия растопила печь, приготовила мужу завтрак. Сыновья ещё спали. Это летом чуть свет на ногах. А сейчас? Что сейчас? Снег ещё не лёг, ни на санках, ни на лыжах не покататься.

-Костя? Не проспи, - потревожила мужа, хотя обычно он вставал раньше и печь успевал затопить до того, как она поднималась.

"М... - он сел на край кровати. - Что-то мне не по себе. Будто медведь на плечах сидит". - И против обыкновения, стал неторопливо подниматься.

Муж ушел на работу. Евдокия подоила корову. Завела тесто на пироги. День проходил в обычных заботах, если не считать странного, тревожного чувства, которое и так последний месяц не отпускало её душу, а сегодня особенно сильно щемило сердце. И она то выглядывала на крыльцо, казалось, там бухают чьи-то тяжёлые шаги, то смотрела в окно - вдруг, будто чья-то тень застилала свет. После обеда стало совсем невмоготу. Мальчишки тоже сидели дома, не выходили даже в ограду.

"Погода пасмурная, вот и муторно нам", - и так и сяк старалась успокоить себя. Но ничего не выходило. Вот опять шаги. Нет, хватит! Мерещится всякое! Но шаги бухали уже на крыльце. Открылась дверь и, придерживаясь за косяк, домой вошел Константин. Присел на табуретку и попытался стащить сапоги.

-Погоди, погоди! Я помогу, - кинулась к мужу, присела рядом. А в голове не к месту стучало: "Не мог он так тяжело топать. Кто же это, кто?" Она помогла ему раздеться, уложила на диван.

-Что-то неважно мне. Придётся врача вызывать.