Сталинская гвардия. Наследники Вождя

О смерти Алексея Николаевича объявили не сразу: службисты не хотели портить праздник – день рождения Брежнева…

Проститься с Алексеем Николаевичем в Центральный Дом Советской Армии пришли сотни тысяч советских людей – москвичей, приезжих из России, с Украины, с Кавказа и из Средней Азии… Пришли, конечно, и Брежнев с Тихоновым и «другие официальные лица». Траурную церемонию пришлось продлить на несколько часов: поток желающих проститься не редел. И утром, перед похоронами, тысячи людей пришли поклониться Косыгину. Уже тогда многие понимали: этот герой олицетворял здравый смысл России, как Г.К. Жуков в ХХ веке символизировал нашу военную доблесть…

Ходили слухи, что Косыгин – сын императора Николая II, спасшийся цесаревич Алексей Николаевич. Ведь цесаревич, полный тезка Косыгина, и родился почти одновременно с советским премьером – в августе 1904-го… Ну, это из мира сказок. В обществе о Косыгине не говорили дурного: героя уважали и любили. Косыгин с подчеркнутым уважением относился к интеллигенции, к науке – и капризная русская интеллигенция отвечала ему взаимностью. Оставили свой след в нашей науке и близкие Косыгина: дочь Людмила Алексеевна, много лет возглавлявшая Библиотеку иностранной литературы, зять Джермен Михайлович Гвишиани, академик и основатель Института системного анализа АН СССР. Вокруг Алексея Николаевича формировался климат продуктивной научной работы. Александр Шелепин, не скрывавший обиды на Брежнева, в своих воспоминаниях не без злорадства заметил, что «массы» всегда приветствовали Косыгина куда искреннее и веселее, чем партийного вождя. А мы не забудем, как незнакомые, простые люди, встречая главу правительства на кисловодских тропах, приветливо обращались к нему: «Здравствуйте, Алексей Николаевич!». А эхо негромкого голоса, доверительно рассказывающего нам с трибуны об экономических перспективах, еще живет в народном сознании. Мы навсегда запомнили строгий взгляд синих глаз и теплую улыбку главного инженера Советского Союза.

Леонид Ильич Брежнев Комиссар-эпикуреец

Так и хочется на новый лад переделать Маяковского: «Юноше, обдумывающему житье, решающему – сделать бы жизнь с кого, скажу не задумываясь: делай ее с Леонида Днепродзержинского!»… Ему многое удавалось – комиссару-эпикурейцу, который, к ужасу элегантного Громыко, под старость лет пристрастился к дешевым галстукам на резинке.

Это наша с тобой биография…

Трудно представить более образцовую советскую биографию. Брежнев всегда оказывался в ореоле победы, при этом не был титаном, оставаясь образцовым коммунистом, одним из когорты, не больше и не меньше.

Но по характеру Брежнев резко отличался от других политиков сталинского закала. В советском синтезе он был антитезой требовательным, хладнокровным, исключительно работоспособным аскетам, на которых предпочитал опираться Сталин. Он был жизнелюбив, во многом легкомыслен и своим политическим успехам обязан не столько трудолюбию, сколько обаянию, умению ладить с людьми. Обязан и рабоче-крестьянской смекалке, которая не раз его выручала. Он не стал выдающимся специалистом ни в одной из отраслей народного хозяйства. Не был неутомимым гением самообразования, как Сталин и Андропов. Брежнев – выдающийся политический артист, не более, но и не менее. Наверное, в ряду сталинских выдвиженцев необходим был и такой эпикуреец-комиссар. Но второго Брежнева система отторгла бы: перебор есть перебор.

Воспоминания Брежнева о детстве и юности называются «Жизнь по заводскому гудку». Истинно советское название. Вот таким рабочим ребятам революция дала возможность вершить судьбами мира. «Кто был ничем – тот станет всем». Конечно, Брежнев не писал воспоминания самостоятельно. Но он любил рассказывать о молодых годах, и авторам удалось ухватить брежневскую психологию. «Мне посчастливилось родиться, вырасти, получить трудовую закалку в рабочей семье, в большом рабочем поселке. Одно из самых ранних, самых сильных впечатлений детства – заводской гудок. Помню: заря только занимается, а отец уже в спецовке, мать провожает его у порога. Ревет басовитый гудок, который, казалось мне, слышен по всей земле. Радио не было, часов рабочие не имели, завод сам созывал их на работу. Первый предупредительный гудок давался в полшестого утра, затем в шесть – на смену, потом в полшестого вечера – предупредительный и опять на работу – в шесть. Народу в нашем Каменском, будущем рабочем городе Днепродзержинске, было тогда двадцать пять тысяч, и весь отсчет времени, весь бытовой уклад, привычки, нравы, сам труд людей – словом, вся жизнь шла по гудку».