Заводской гудок именно при Брежневе стал таким же важным символом элегической пролетарской романтики, как Луна и роза в поэзии. Заводы и фабрики при Брежневе не гудели: пришли более современные средства контроля за режимом предприятий. Гудок был для Брежнева памятью о рабочей юности. Во МХАТе шел спектакль «Сталевары», сакральный для рабоче-крестьянской державы и ненавидимый агрессивными элитариями. Там звучала песня о заводском гудке, которую быстро подхватили эстрадные певцы:
Гудки при Брежневе звучали только в памяти старых рабочих. Но в ноябре 1982-го с заводскими гудками страна проводит Брежнева в последний путь.
Политик, обязанный своим взлетом установке на коллективное управление, Брежнев ценил чувство локтя, любил находиться в гуще народной, как комиссар, учился у народных масс, приглядывался к ним. Это учли авторы воспоминаний. Брежнев в них получился истым коллективистом: «Я быстро одевался и босиком, не поев, бежал вслед за отцом. Если он брал меня за руку, я гордо оглядывался вокруг: вот, дескать, какой вырос большой, уже иду на завод, а мне тогда шел пятый год. Из соседних домов, из боковых улочек и переулков выходили другие рабочие, нас становилось все больше, одеты были почти все в потертые куртки и штаны из грубой «китайки». И мне, помню, очень нравилось шагать вместе со всеми».
Когда умер отец, Брежнев служил в армии, в Забайкалье. О нем остались детские воспоминания:
«Отец был помощником вальцовщика, а сварщиком на нагревательных печах стоял старый рабочий Денис Мазалов. Я его хорошо помню: кряжистый, немногословный, настоящий русский мастеровой. Родом он был из Енакиева, работал прежде в Никополе, на наш завод перебрался уже с большой семьей, и обед ему часто приносила взрослая дочь Наталия. Вот здесь-то, у нагревательных печей, у стана «280», молодые люди и познакомились, а год спустя поженились. Отцу было тогда двадцать восемь лет, матери – двадцать.
Что можно еще сказать о своем происхождении? Родословных рабочие семьи, как известно, не вели. Знаю, что отец, Илья Яковлевич Брежнев, поступил на завод в 1900 году. Он пришел сюда из Курской губернии, из деревни Брежнево Стрелецкого уезда. Название деревни, как и фамилия наша, происходило, надо полагать, от прибрежного ее положения, а возможно, и от понятий «беречь», «оберегать», что вполне согласуется с крестьянским бережным отношением к земле-кормилице. Землю ценили, защищали, берегли, веками поливали ее потом и кровью. Но веками же бедность не покидала людей, иначе не пришлось бы отцу уходить на заработки из родных мест».
Д. Волкогонов, служивший референтом начальника Главпура А. Епишева, вспоминал: «Однажды Епишев показал мне личное дело генерала Брежнева, в котором в одном месте рукой Леонида Ильича было написано, что он украинец, в другом – что русский. – Так кто же он на самом деле? – с иронией спросил меня Алексей Алексеевич». Брежнев утверждал, что корни его – русские. Наверное, можно так сказать: украинская семья русского происхождения.
Найти себя на родном заводе в середине двадцатых Брежнев не мог. Индустрия налаживалась медленно, Юг России был более аграрным, нежели промышленным. И Леонид поступает в курский землеустроительный техникум. В Курске встречает Викторию Денисову, студентку медицинского техникума. Поженились они быстро – как в тогдашних рассказах Зощенко. Но оказалось, что на всю жизнь.
В 1927 году потрясенный Брежнев пишет стихи об убийстве советского дипломата Вацлава Воровского и дарит стихотворение другу – И.И. Евсюкову. Заглавие – «На смерть Воровского!» – Леонид Брежнев пишет с восклицательным знаком. Темперамент!