Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского

приводили. А сделано было все очень просто: профессор Леон Швар-ценберг написал

письмо Миттерану, президенту Франции, который отправил послание Михаилу

Горбачеву, а тот «приказал выпустить их немедленно». К одру "умирающего у нас

выпускать еще умели.

Тарковский лечится, проходит мучительные процедуры, мучительные их

последствиями. У него помимо проблемы легких продолжаются и все усиливаются

боли в спине. Очевидно, метастазы идут по всему телу, по костям, однако

Шварценберг пытается, вновь и вновь, зарядить семью оптимизмом. Периодически, однако редко, приходят состояния сравнительно неплохого самочувствия, так что

настроение Тарковского непрерывно балансирует между верой в исцеление и

пониманием, что все это — оттяжка перед скорым и неизбежным концом земных

видений. Однако внешне он не давал себе распускаться и каждую минуту, когда боли

отпускали, работал: в начале доделывал «Жертвоприношение», занимался

озвучиванием и монтажом. В парижском дневнике от 24 января: «Сегодня нам

принесли видеоаппаратуру, и пришли все — Анна-Лена (продюсер Анна-Лена

Вибум.— Я. Б.), Свен Нюквист, Михаил и Лейла. Я работал над копией и над

монологами. Потом сократил две сцены — первый монолог Александра (с малышом)

— на 1 минуту 40 секунд — и монолог Отто с цитатой из Монтеня на 40 секунд...»

Здесь же с беспримерной кротостью Тарковский записывает: «Лейла своей

экстравагантностью неприятно задела Андрюшку и Анну Семеновну. О Ларисе и

говорить нечего, она не может ее терпеть из-за ее плохого воспитания и беспочвенных

амбиций. Но как бы я мог отказаться от ее услуг и воспрепятствовать ее приходу к нам

домой для завершения нашей работы над фильмом? В Париже очень трудно найти

переводчицу с хорошим знанием шведского и русского».

Вообще весь этот год, если следовать дневнику, держится на мужестве и тру-долюбии Ларисы Павловны, на извечной душевной прочности русской женщины.

«...Тяпус до сих пор ничего еще не видел в Париже. У Ларисы нет ни секунды

времени, она вертится как белка в колесе. Обо всем — домашние работы и уход за

мной — должна беспокоиться она сама, так как у нас нет денег, чтобы нанять

помощников. Лечение ужасно дорогое, да еще квартира. Да к тому же жизнь в Париже

вовсе не дешевая. Я забочусь о ней. Насколько хватит еще ее сил?» (22.01.86.)

«...Я знаю, что мне в лучшем случае предстоит медленное умирание, и мое лечение

— лишь продление этого срока. Лара, конечно, верит в чудо. Она терпелива и

внимательна как никогда прежде; понимает, что у меня дол

301

жен быть свой покой, несколько приятных минут, которые бы облегчили эти

тяжелые, мрачные дни. Болезнь делает человека эгоистичным и раздражительным. Я

301

часто ее обременяю, впадаю в истерику, осознавая, однако, всю несправедливость своего поведения. Нелегко жить под одной крышей со смертельно больным, а для нее это

особенно тяжело, если вспомнить обо всех трудностях и печальных часах нашей

прошедшей жизни. Однако она сносит все терпеливо, без ропота; ей не нужно

объяснять все эти вещи!!!» (31.03.86. Париж.)

Завершив «Жертвоприношение», он продолжает разрабатывать проект «Святого

Антония». Лариса Павловна снабжает его книгами по этой теме. Он перечитывает, например, Флобера. Много читает, размышляет.

Выписка из Василия Великого о любимице Тарковского — воде: «Нужно быть

таким как вода. Она течет, не зная преград. Ее останавливает плотина, она прорывает

плотину и течет дальше. В четырехугольном сосуде она четырехугольна, в круглом —

кругла. Потому-то в ней нуждаются больше, чем во всем другом, и она сильнее, чем

все остальное».

Тарковского трогают знаки внимания к их семье. Анатоль Дюмон предоставляет им

трехкомнатную квартиру. Французский комитет по воссоединению семьи организует

ретроспективу фильмов мастера. В марте в церкви святой Мадлены в Париже

состоялся концерт в честь Андрея Тарковского, имевший большой успех. Были там и

представители культурных властей, и знаменитые музыканты, и журналисты.

Тарковский не смог пойти, были Лариса Павловна с сыном. После концерта многие

подходили к ним, выражали сочувствие и поддержку. Был на концерте и боготворимый

Тарковским Брессон, передавший коллеге кассету с концертом Баха.

Впрочем, Брессон с Шарлем де Брантом приходили к ним и на блины. В дневнике:

«Брессон был воистину обворожителен, мы разговаривали очень взволнованно. <...> Сколь многие из нас, режиссеров, работают все же с помощью ловких приемов и

трюков... Им недостаточно, что есть кино, им нужно из этого сделать нечто еще более

значительное. Это как с поэзией. Уже более недостаточно, что есть Пушкин, нужно

уже что-то новенькое. Брессон же... именно гений. Но если он стоит на первом месте, то следующий режиссер — лишь на десятом, пропасть действительно колоссальна. В