Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского

Немецкие и шведские друзья советуют больному пройти курс лечения в

антропософской клинике под Баден-Баденом. Анна-Лена ВибуМ подключается к сбору

необходимой для этого суммы. На семейном совете решают, что Тарковский проведет

там месяц в одиночестве. «Лара не сможет там жить, так как это будет слишком

дорого, к тому же она не может оставить Анну Семеновну и Андрюшу одних». Кроме

того, Лариса Павловна должна в это время подыскать для всех них жилье на берегу

моря и все приготовить для отдыха.

Жена привозит его в клинику, а через несколько дней отправляется в Париж

выправлять документы сыну и матери, а затем летит в Италию. Каждый день больной

разговаривает с семьей по телефону... В одиночестве он особенно часто вспоминает

жену. 16 мая: «Лариса умеет создать домашнюю и уютную атмосферу, чего нельзя

отрицать. Уже больше двадцати лет она вынуждена заниматься этим, не имея

необходимых средств. Не знаю, откуда она берет столько энергии и терпения». 16 августа: «Хочу о многом говорить с Ларой — о нашей будущей жизни, обо всем. Очень

скучаю без нее и очень ее люблю. Она, действительно, единственная женщина, которую я люблю по-настоящему, и никакую другую женщину я полюбить бы не смог

никогда. Слишком много она значит для меня».

Из клиники Тарковский едет в Италию. Самочувствие у него неплохое, и два

ближайших месяца в кругу семьи у моря, пожалуй, лучшее время его последнего года.

Своего рода подлинное прощание с Землей. И с Водой.

«18 августа 1986. Сегодня я приехал в Анседонию. Лара сняла виллу, при-надлежащую певцу Модуньо. Она расположена совершенно на отшибе, здесь большой

парк, простирающийся вниз к морю и плавательному бассейну. Дом уютен и

просторен, но прежде всего удобен. Моя комната — наверху, есть терраса, выходящая

к морю. Синее прозрачное небо, солнце, море, волшебный воздух не оставляют

равнодушным даже смертельно усталого человека. Здесь царит особая атмосфера, которую можно найти только в Италии и которая возвращает радость жизни и вливает

новые надежды. Недаром Пушкин назвал Италию "старым раем", хотя он никогда

здесь не был. Италия наполняет мирным блаженством. Это единственная страна, в

которой я чувствую себя дома и в которой я хотел бы жить вечно.

Мое прибытие превратилось в большой праздник. Лара, Андрюшка и Анна

Семеновна не могли скрыть своей радости. Все были счастливы так, словно моя

болезнь была уже позади. Как бы мне хотелось так думать! Это был чудесный ужин.

Впервые после многих месяцев я испытывал чувство покоя и радости. Как это все же

прекрасно — быть дома со своими любимыми людьми».

305

25 августа: «...Хожу на прогулки, по вечерам сижу у моря и наблюдаю за

великолепными закатами. Предаюсь меланхолическому настроению, не хочу ни о чем

думать, просто смотрю в чистую даль. Тихая печаль и тоска наполняет душу».

306

Однако метания между жизнью и смертью продолжаются. Инициатива

практических проектов идет, конечно, от жены. Неожиданно вспыхивает идиллическая

утопия о крестьянской жизни. 13 сентября: «Лара и я решили построить как можно

быстрее дом в Роккальбеньо... Мы должны заложить виноградник и фруктовый сад, вырабатывать свое собственное оливковое масло, разводить овец, все, что нам

позволит иметь небольшой доход. Это сейчас единственное, на что мы могли бы

реально рассчитывать...»

«Андрюшка стал совсем коричневым и еще подрос. Много плавает и кажется

довольным жизнью. Лара тоже. Несмотря на всю работу и труды, она выглядит

хорошо, стала загорелой и более стройной. Но главное, она немного успокоилась и

пришла в себя. Но больше всего я радуюсь за Анну Семеновну. Даже десять лет назад

в Москве она выглядела хуже. Она постоянно повторяет, что мы оказались в раю и что

она абсолютно уверена, что я выздоровею...»

Однако к концу октября началось новое ухудшение. Тарковский вновь оказывается

в парижской клинике, откуда уже не выйдет. Здесь он уже вполне понимает, что

прощается с жизнью, все чаще в его психику вливаются энергии обезболивающих

лекарств.

Ноябрь 1986-го: «Леон, который очевидно хотел меня порадовать, сообщил, что в

Советском Союзе широко идут мои фильмы, информация эта от Марины (Влади.— Я.

.), которая как раз была в Москве. Я думаю, началась моя "последняя" канонизация.

Очевидно, они от той же самой Марины что-то узнали о состоянии моего здоровья, точнее говоря — о моем плохом здоровье. А иначе как объяснить их поведение? Ведь я

же не получил ни письма, ни телефонного звонка из Москвы (за исключением близких

мне 2-3 лиц). Это можно расценивать как страх и нежелание контактировать со мной, но зато сняли запрет с моих фильмов. Очевидно, пришло время, чтобы Госкино начало