Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского

искать пути к моей реабилитации. У них ничего не изменилось, все осталось по-старому. Как и прежде там царят страх, подлость, лицемерие, ложь. Полностью

отсутствует какая-либо мораль и какое-либо понятие об этике. Единственное, что меня

утешает и радует, так это то, что те люди, которым я посвятил все свое умение, с кем я

вел посредством фильмов диалог, наконец-то беспрепятственно могут смотреть все

мои фильмы. И я надеюсь, что ту полноту ответственности, которую я на себя взял, они смогут понять и почувствовать лучше, если я расскажу им о наисущностном

предназначении человека, которое состоит в том, чтобы благодаря поиску духовности

познавать истину. Смысл творческой деятельности состоит в том, что художник

свободно выражает свое собственное личное видение вещей, ибо художественное

творчество, как ни одна другая форма выражения, как ни один другой феномен

отчетливейшим образом наглядно показывает то, что называют сутью личности, ее

реализацией, ее опорой. Я всегда стремился к тому, чтобы оставаться самим собой, что, как мне кажется, является важнейшим принципом для художника. Потерять

русского

306

зрителя, для которого я двадцать лет работал в киноискусстве, было для меня очень

тяжело. И я бесконечно счастлив, что вновь обрел в моих соотечественниках зрителей

и смогу продолжать вести с ними диалог и после своей смерти...» Ноябрь 1986-го, Париж: «...Андрюшка с Анной Семеновной во Флоренции, в доме ужасно холодно. Мы

озабочены их здоровьем и часто им звоним. Андрюшка учится хорошо, просит

306

разрешить приехать на каникулы в Париж. Я же боюсь вызвать у него ужас своим

видом и хотел бы, чтобы Лара съездила во Флоренцию на один-два дня. Но как это все

можно организовать, я не знаю. До сих пор мы одни, не можем подобрать кого-то в

помощники. Как всегда помогают Максимов, Марианна и Катя, которые приходят, чтобы побеседовать с Леоном. Я уже не в состоянии обслуживать себя. Лара возит

меня по квартире в кресле. И даже это несказанно тяжело. Что будет дальше? Леон не

говорит ничего определенного».

Впрочем, 24 ноября он высказался достаточно определенно. «Вчера Леон сказал, что мои надпочечники поражены (раком). И добавил таинственную фразу: "Зачастую

это случай". Уже больше месяца я не встаю, в спине ужасные боли. Леон меня

облучил, а сейчас вновь химиотерапия».

Вне сомнения, врачи давным-давно понимали безнадежность борьбы, однако

продлевали агонию. Владимир Максимов: «Врач почему-то всегда говорил о

ремиссиях... Уже Тарковский был в клинике, а врач Ларисе: поезжайте во Флоренцию, у него все нормально. Хотя Тарковский уже очевидно умирал...»

Действительно, поведение Шварценберга не вполне понятно.

Впрочем, хотя и ценой страданий, жизнь Тарковского была максимально продлена, и он до последних дней работал. 9 декабря: «Сегодня здесь был Шарль. С ним и Ларой

мы работали над окончательной редакцией книги для французского издательства...»

Здесь пришло время сказать об одном обстоятельстве, объясняющем тот несколько

странный оптимизм, с которым Тарковский воспринимал все эти мучительные курсы

лечения от неизлечимой болезни. Дело в том, что 4 сентября 1986 года у Тарковского

родился третий сын, матерью которого оказалась бывшая норвежская танцовщица по

имени Верит, с которой он познакомился в период съемок «Жертвоприношения». Судя

по всему, ребенок, был зачат в декабре, именно в те дни, когда Тарковский узнал от

врачей страшный диагноз. Что здесь могло иметь место? Конечно же, здесь ситуация

реальной жизни приняла отражение ситуации кинопроизведения, где героя Александра

спасает от гибели «ведьма» — добрая, хорошая ведьма. Совершенно очевидно, что

Тарковский верил в исцеляющую силу сакрального эроса. В первом варианте сценария

«Жертвоприношения» герой заболевает раком, домашний врач сообщает ему о близкой

неотвратимой смерти. Однако «вдруг однажды в его дверь раздается звонок. Перед

ним возникает человек (прототип Отто, почтальона в "Жертвоприношении"), который, словно бы в соответствии

307

* Нельзя исключать и эту версию его заболевания. Когда имеешь дело с такой

суперчувствительной и глубоко мистической натурой, то подобная форма

самопожертвования — во имя встречи с сыном, во имя победы над брутально-

** Тонино Гуэрра говорил позднее: «Больше всего мне хотелось бы узнать, что

Тарковский и Франко сказали тогда друг другу, не произнеся ни слова». Да, вероятно, это и было самое бездуховной системой, отнюдь не кажется мне невозможной или

странной. Тарковский заболел, чтобы вызволить сына,— что в этом стран* ного? Ведь

решал не его мозг, решали его спонтанные глубины, глубины «спонтанной этики».

главное, самое доверительное и самое невероятное сообщение Тарковского. Такое

большое, что не вмещалось в слова.

J307