Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского

И это соединение этической страстной мощи, незатушимого этического огня и

растворенности в подлинных ритмах своей духовной музыки — так джазовый

музыкант отдается порой телесному логосу с убежденностью почти пророческой —

дает удивительную мелодию, равную жертвенной симфонии, которая просто так

пришла к нам, словно бы в подтверждение, что Господь тайно с нами и мы более чем

вправе доверять самым благоуханным, самым чуждым маршу социума и самым

кротчайшим своим интуициям. Тем, что стесняются выйти на люди в домашней

одежде. И вот они оказываются в обществе царственно кротком и непобедимо

прекрасном. Ибо непобедима гармония этического эроса и влажного огня

растительных человеческих пространств.

310

О, бог тех долин, где живут смиренные сталкеры — искатели своего духовного

зерна, которое некогда Господь в нас забросил. О, сталкеры глубин! Кто спросит вас о

долге? Лишь дудочки растений, звучащих в росные часы раздумий гор и неба и

пустынных каменных карнизов и осыпей давно остывших храмов. Но в этот час всегда

светящаяся весть при нас: сорви поверхность с времени, пространства и увидишь

блаженное свечение вещей, стоящих на основе вне основ. Как будто кто-то (разве же

художник?) нам показал обыденность блаженства и прошептал: священ-ныхнет

мгновений, священных храмов нет и к Богу нет путей, но мы уже внутри и светится

310

покров и Очи нам внимают день и ночь и все уже промыто: священнейший поток

внутри времен.

О, флейта пустоты! Кто знает то, что в нас? На самом донном месте, там, где

родник, из коего вся суть к нам натекает запросто, без спешки? Нам не уйти от этой

кроткой сути, от влажного огня, в котором мы горим. О, эта весть внутри, мощней

которой нет.

Суждения и мнения

ИНГМАР БЕРГМАН

Мое открытие первых фильмов Тарковского было для меня подобно чуду. Вдруг я

обнаружил себя стоящим перед дверью комнаты, ключи от которой — до сих пор —

мне не были даны. Это комната, куда я всегда хотел войти и где дышится легко и

свободно. Я чувствовал восхищение. Кто-то выражает то, что я всегда хотел сказать, но

не мог.

Тарковский для меня — величайший из всех, тот, кто открыл новый язык, адекватный природе кино, так как он запечатлевает жизнь как раздумье, как

сновиденье. Всю жизнь я стучал в эти двери, и мне очень редко удавалось проникнуть

туда, где он пребывает так естественно...

ч

КШИШТОФ ЗАНУССИ

Андрей совершил в кино такое, что кажется невозможным,— он сумел придать

материальную форму тому, что по сути своей невидимо и недоступно нашим

ощущениям: в механической кинофотографии он запечатлел облик Духа, в форму

материи вписал ее абсолютную противоположность.

ВЯЧЕСЛАВ ИВАНОВ

Задачу кино как искусства Тарковский видел прежде всего в победе над временем.

В этом смысле философия искусства Тарковского жгуче современна.

АНДЖЕЛ ВАЙДА

Что, как мне кажется, есть главное в Тарковском? Прежде всего то, что он один из

немногих режиссеров нашего времени, который, поставленный в столь нечеловеческие

условия работы, тем не менее не сделал ничего необязательного, то есть никогда и

ничего, что не было бы абсолютно и до конца его. Возможно, именно поэтому он снял

так немного фильмов. Но ведь не это главное. Главное состоит в том, что работал ли он

в Италии, ставил ли в Швеции, снимал ли на «Мосфильме», идет ли речь о

грандиозном «Рублеве» или о камерном «Сталкере», но всегда, во всех картинах

небывалая духовная сила эманирует в зрительный зал как бы с одинаковой

температурой. Когда я увидел «Сталкер», я вдруг подумал: «Вот человек, который

всем нам бросил вызов. Он работает в самых ужасных условиях, какие только можно

себе вообразить, но то, что он хочет

311

311

сказать, он говорит ясно, определенно, с небывалой последовательностью. Он снял

первый русский религиозный фильм. Откуда бы у него взяться этой силе, если бы он

не чувствовал, что в его зрительном зале, в его обществе, в его стране существует

какая-то неудовлетворенность, какие-то искания в этой сфере?! Это ведь не просто

самовыражение русского интеллигента. Он должен был знать, что как раз на него

Господь Бог указал перстом и этим, скажу так, его осчастливил и одновременно

покарал. Но он взвалил на себя этот крест. Он не мог поступить иначе. Он был

максималистом по отношению к задаче, которую перед собой ставил. И иным быть не

мог. Он соотносил поступки, мысли, чувства людей с чем-то, что превыше нашего

бренного земного существования. В этом начало его трагедии и в этом же его масштаб, 311

неслыханный духовный масштаб. Боже ты мой, подумать только: наш бедный

кинематограф он уравнял в достоинстве с поэзией, живописью, музыкой, сделав его

выразителем духовного начала! Фантастика! Что за дерзость и что за великодушие!

Такая миссия не могла не раздавить художника.