Сталкер или Труды и дни Андрея Тарковского

с некой традицией, передает весть, что он, Александр, должен пойти к одной

женщине, обладающей чудесной магической энергетикой и прозываемой ведьмой, и

переспать с ней. Больной повинуется, познает божественную милость исцеления, что

вскоре и констатирует изумленный врач, его друг...»

307

И вот 14 января 1986 года Тарковский писал в дневнике: «...Я не сомневаюсь, что

выйду победителем из этой борьбы: мне поможет Бог. Моя болезнь — это наказание, благодаря которому станет возможным вызволить Тяпуса и Анну Семеновну из

Советского Союза.* Я останусь победителем, потому что не должен ничего потерять. Я

иду до конца. Самое главное, что Бог мне помогает. Да святится Имя Твое!»

Здесь снова жизнь скрестилась с творчеством до неразъятия. Александр с Марией

сошлись не для греха, они сошлись во взаимном движении жертвоприношения.

Александр принес жертвенный обет Богу, и в своем сердце он знает, что не отступит от

обещанного. Мария жертвует Александру свою нежность и свой эрос, глубинно-просто

понимая и принимая весь предсмертный трагический пафос Александра. В итоге —

катарсис.

В реальной жизни Тарковский приносит жертву своим здоровьем, затем пытаясь

спастись в сакральном эротическом акте. Однако Господь рассудил по-своему. Чудо

исцеления не произошло. Случилось обыкновенное чудо: родился живой, не

кинематографический Александр, который живет ныне в Норвегии.

С 16 декабря Тарковский в клинике. (До этого — в парижской квартире по улице

Пюви де Шаванна.) Он часто слушает Баха. Морфин с его видениями все более

становится его спутником. Вспоминает близкий его друг Франко Терилли: «Незадолго

до смерти Андрей прислал мне из Парижа листок, на котором были нарисованы бокал

и роза. Ему уже было трудно писать. За несколько дней до его смерти мне позвонили и

попросили, чтобы я на другой день позвонил Андрею — он хотел сказать мне что-то

очень важное. Когда я дозвонился, он поднял трубку, но ничего не сказал. Я понял, что

он хотел проститься со мной молчанием.** А за год до этого, кажется в декабре 85-го, он позвонил мне из Флоренции: приезжай сейчас же. Я приехал. Не вставая с постели, он попросил Ларису оставить нас вдвоем. "Не бойся того, что я тебе скажу,— произнес

Андрей,— сам я этого не боюсь". И он сказал, что накануне был звонок из Швеции —

анализы показали, что у него рак и что жить ему осталось совсем немного. "Я не боюсь смерти" — Андрей говорил это так спокойно, что я был

поражен...»

Впрочем, еще в 1984 году в фильме Донателло Баливо он говорил: «Пугает ли меня

смерть? По-моему, смерти вообще не существует. Существует какой-то акт, мучительный, в форме страданий. Когда я думаю о смерти, я думаю о физических

страданиях, а не о смерти как таковой. Смерти же, на мой взгляд, просто не

существует. Не знаю... Один раз мне приснилось, что я умер, и это было похоже на

правду. Я чувствовал такое освобождение, такую легкость невероятную, что, может

быть, именно ощущение легкости и свободы и дало мне ощущение, что я умер, то есть

освободился от всех связей с этим миром. Во всяком случае, я не верю в смерть.

Существует только страдание и боль, и часто человек путает это — смерть и

страдание. Не знаю. Может быть, когда я с этим столкнусь впрямую, мне станет

страшно, и я буду рассуждать иначе... Трудно сказать».

Во время съемок последнего своего фильма он ответил кратко на внезапный вопрос

М. Лещиловского: «Считаете ли вы себя бессмертным?» — «Да, считаю».

Шарль де Брант, видевший его за два дня до смерти: «Глаза у него были широко

раскрыты, и он водил головой, словно следил за видениями своего воображения».

Рассказывают, что когда дыхание у Тарковского отлетело, «лицо у него было

прекрасно, спокойно и безмятежно». Случилось это 29 декабря.*

тпевание Андрея Тарковского прошло 5 января 1987 года в православном храме

святого Александра Невского. Мстислав Ростропович прямо на ступенях храма играл

на виолончели мелодию И.-С. Баха — того духовного чародея, которым мальчик

Андрей когда-то хотел стать. И стал. Похоронен Тарковский был на русском кладбище

308

г. Сен-Же-невьев де Буа в предместьи Парижа, великой усыпальнице русской

эмиграции.

5 ноября 1986 года он составил завещательное, нотариально заверенное письмо: «В

последнее время, очевидно в связи со слухами о моей скорой смерти, в Союзе начали

широко показываться мои фильмы. Как видно, уже готовится моя посмертная

канонизация. Когда я не смогу ничего возразить, я стану угодным "власть имущим", тем, кто в течение 17 лет не давал мне работать, тем, кто вынудил меня остаться на

Западе, чтобы, наконец, осуществить мои творческие планы, тем, кто на пять лет

разлучил нас с нашим десятилетним сыном.

* Спустя ровно 60 лет после кончины другого великого «сакрализатора» храмовых

пространств и времен псевдообыденной жизни — Райнера Рильке.

Эпилог

309