Стальные клыки зверя

Май этого года многим похоронил мечту, многие надеялись на амнистию ко дню победы, но на зоне итак не хватало рабочих рук, а кому-то так был нужен кубометраж.

Картавый сидел у решетки. Он не считал ни дни, ни годы — он надеялся вскоре сделать отсюда ноги… рядом сидел Васька Барахло, на его простом круглом лице легко читалась удовлетворенность жизнью — он входил в силу, его признавали — ему нравилось быть в авторитете. Машины повернули — заключенные увидели речку. У Картавого дрогнуло в груди, сейчас… открылся вид на одинокую сосну, стоящую над обрывом и у Картавого сдавило сердце — рядом с деревом никого! Значит, ждать еще день, а может еще, и еще. Машины прошли ворота промзоны. Солдаты открыли дверцы клеток, заключенные по лесенкам спускались на землю и, разминая кости, побрели по рабочим местам…

Мужики катали бревна молча, лишь иногда злобно матерясь. Картавый сидел на бревне, в голове ворочались тяжелые мысли:

— Маргоша гуляет… гуляет, сволочь.

То ли скрип медленно движущейся лесотяги, то ли мысли о ветреной женщине вывели его из равновесия. Он резко поднялся — мужики вздрогнули и замерли, он цыкнул слюной сквозь стиснутые зубы и, засунув руки в карманы, пошел. У огромного бунта стало прохладнее, открылся вид на реку, на тайгу за ней. Он остановился, решая повернуть налево или спуститься вниз, как вдруг услышал позади шаги, он обернулся — никого! Мерещится? Он прислушался — шумела быстрая вода, в тайге скрипели старые ели… и осторожные шаги рядом за бунтом. Картавый метнулся за угол — никого!

— Вот падла! — ругнулся он. Кто-то следил за ним. — Ладно!

Он шумно потоптался на месте, давя сучья, шаркая ногами, а затем затаился за торцами бревен. Вскоре из-за бунта появилась голова в натянутой на глаза кепке, выждав с минуту, незнакомец сделал вперед пару шагов. Тишина напряглась, и вдруг Картавый встретился глазами с зеком, тот опешил на мгновение, а затем кошкой бросился по торцам бревен наверх.

Картавый сразу понял: следом не догнать и, бросившись к подножью бунта, рванул вверх по накату бревен. Наверху бунта появился зек, тот был невысок, детского телосложения, но изрядно подвижен. Зек увидел спешащего к нему Картавого и тут же исчез. Картавый прибавил хода, но на вверх, по накату бревен, быстро не побежишь, а хотелось взять зека за шиворот и тряхнуть как следует, чтобы объяснил, какого черта ему надо. Вдруг его нога соскользнула с толстой осклизлой липы и провалилась меж бревен. Тяжелое бревно качнулось и больно придавило голень. Картавый дернул ногу — та не поддалась. Он схватил руками огромную липу и попытался ее отжать, но не тут-то было. Картавый вновь потянул ногу — та застряла намертво. Он зло рассмеялся:

— Угораздило! 3акричать?

У реки рокотал трелевочный трактор, неподалеку скрипела лесотяга. С края бунта появилась голова в глубоко натянутой на лоб кепке. Зек внимательно огляделся, оценивая обстановку, а затем поднялся наверх. Картавый смотрел на него, похоже он его видел прежде.

— Помнишь? — прохрипел зек, стягивая кепку.

— Щур! — ахнул Картавый.

Щур широко улыбнулся, но тут же, с беспокойством огляделся по сторонам, а затем бросил:

— Ну, привет!

— Что хотел-то?

— А, что хочу? Да поначалу вспомнить молодость нашу, да долги тебе вернуть!

Глаза Картавого бешено сверкнули:

— Ах, ты, падла!

— Ну, попугай меня, попугай! — осклабился Щур, но в его маленьких глазах промелькнул страх. Картавый задергал ногой. Щур вначале с тревогой, а затем с радостью наблюдал за его попытками.

— Как повезло! — заахал он. — Вот повезло! Ну-ка, вспомни… я — то никогда не забывал, уж думал, все, сошло тебе, ан нет, встретились!

— Сволочь!

— Да, судьба…

— Да я тебя…

— Ты мне не поверишь, а ведь это я Полковника, учителя твоего, сделал! Горит теперь, наверное, в геенне огненной! А где ж такому быть!

Картавый не поверил:

— Врешь ты, падла!

— День у меня сегодня удачный!

— Подожди, день-то еще не кончился.

— Что-что, а ждать я умею, — Щур вздохнул, — В зону одну попали с Полковником, шестерить на себя заставлял. Он думал: всемогущий — а я не поверил. Казалось, ничем не взять, а вот оказалось: лягушек боялся… зона наша стояла на болоте — лягушек там тьма. Смотрю, морщится. Я ему:

— Что, лягушек боишься? Да нет, говорит, просто с детства отвращение…

Бежать надумал, меня заставил тоже. Пошли ночью…

Картавый внимательно смотрел на Щура, тот говорил с таким торжеством, что невольно верилось.

— Ползем в траве, часовой повернется — лежим, часовой мордой в сторону — ползем. Полковник уже кусачками колючую проволоку ухватил, а мне под руку лягушка попалась, огромная, я ее раз — Полковнику за шиворот и давай орать. Часовой кричит:

— Стрелять буду!

Полковник чувствует лягушку на спине, машет руками, я в сторону, часовой из автомата — та, та, та! И нет дружка твоего! А считал себя Богом!

— Погиб, значит, Рэм, — вздохнул Картавый, — Надо же…

— Теперь твоя очередь.

Картавый поймал его взгляд, зашипел:

— Ну, ты, падла…

— Пяль бельмы-то! — Щур злобно осклабился. — Хана тебе пришла. Вот вам Щур, вот вам шестерка.