После короткой лекции о необходимости зла, она начала декламировать:
Толпа дружно хлопала в ладони.
Дверка окошка на двери открылась, и он услышал участливый голос:
— Поел?
— Рано встаете? — проворчал Картавый и при этом почувствовал, как голос его изменился, стал шершавым, и речь давалась ему с трудом.
— А кто рано встает тому бог воздает, — отозвался голос, и Картавый догадался — это и есть божий человек. — Бери стул и садись к окошку, поговорим, знаешь, люблю поговорить с хорошим человеком.
Картавый взял стул и сел у окна, за окошком было сумеречно, он лишь различал контуры сидевшего напротив него человека.
— Скажи мил человек, кто ты? Кто тебя послал сюда?
— Долго рассказывать.
— А куда торопиться-то?
— Да есть у меня дела.
Божий человек вздохнул:
— Ну и что ты прикажешь с тобой делать?
— Что, что! Отпустить.
— Вначале расскажешь все что знаешь. А мне кажется ты что-то много знаешь, а потом… потом будет видно.
— Да я стараюсь много и не знать, мало знаешь…
— Значит, не хочешь исповедаться.
— Не хочу
— Знаешь это грех.
— В грехах живем.
— Бога-то не гневи.
— Для меня еще не придумали бога.
Картавый привыкал к недостатку света, вскоре он стал различать черты сидевшего напротив человека. Несмотря на мягкий голос, глаза его были колючие, недобрые. Иногда тонкие губы кривила улыбочка, и Картавый готов был дать голову на отсечение: божий человек сиделец знатный, и обтесывался в тюремных семинариях.
— Где сидел? — невинно спросил он.
Божий человек посмотрел ему в глаза.
— Да посидел, — лицо его изменилось, стало жестким. — На зоне я пришел к Богу. Знаешь, на воле я о Боге и не думал, как-то там не до Бога, есть много чего чем можно заняться.
— Интересно, очень интересно.
— В смысле на зоне я Бога ощущаю сильнее, он там мне ближе. Знаешь, на зоне человек становится психологом, постоянно в кругу общения… волей не волей, приходится учиться понимать других. Я научился не только понимать, но и влиять на других, у меня открылся талант убеждать, меня стали слушать, и слушали, открыв рот. Я понял там такую вещь: сотни тысяч лет человек верил; в духа ручья, в лесных богов, обожествлял все, с чем сталкивался. Верил в добрых духов и злых. Так вот в душевной ауре человека, в длительном процессе эволюции, закрепилась потребность и способность верить, и даже не так важно какой Бог.
Вот на воле я пришел в церковь. Там зарабатывают деньги, есть Момона, Бога там нет. Сытым Бог не нужен. А в неволе среди, злых плохих людей, где человек так быстро портится, но где Бог так близок к пониманию, легко внушить, что Бог знает, что люди не ангелы, и он видит их поступки, гнилые поступки, но преступники не такие уж плохие. Мол, Богу даже угодны проступки, иначе человеку трудно понять добро, даже более того, без зла человеку не понять что такое добро, и даже без зла просто не будет доброты — такое понятие просто потеряет смысл. Я собрал единомышленников и ушел в тайгу. И здесь люди, которые меня понимают.
— Да Бог у тебя странный. Не думал что у блатных свой Бог.
— Бог один и любит он всех одинаково, только любовь эту некоторые хотят взять наличными. Человек жаждет дорогу к вершине, а кто там наверху можно легко внушить. Человек готов к этому.
— А ты кто был по проффесии.
— Учителем физики, окончил университет. Так вот я тебе исповедовался теперь твоя очередь.
— Да я прост…
— Я бы так не сказал.
— Так как насчет меня?
— Вот что я скажу, помоги золотишко взять. Они еще нароют, а я с тобой щедро поделюсь. Один ты не сможешь взять золото.
— Что-то всем золотишко надо.
— Многие в миру плутают во тьме, где монополия на Бога, на истину, им надо помогать.
— Я думаю, Богу это не понравится, даже твоему.
— Так поможешь?
— Ну, уж нет.
— Ну ладно, как хочешь.
Окошко резко захлопнулось.
ГЛАВА 52
Егоров замер и из тьмы рассматривал особей детей природы, слушал их пьяненький разговор, которые при свечах вспоминали, говорили небылицы, поносили конкретных.
— Как-то меня пригласил охранник, в будку на стройке. Я дура согласилась, утром выхожу на вольный свет, а у меня все пальто в белилке. — пожаловалась Марина. — Мог бы гад предупредить.
— А я не люблю мужчин вообще, наглые, вонючие. — Скривилась Жанна.
— А у меня мужчины — хобби. — Не согласилась Зина.
— Мужчина для женщины не хобби, а «насучная» потребность. — Нарочито серьезно пояснила жрица.
Все рассмеялись.
— А теперь, сделаем еще шаг к природе.
Жрица расстегнула блузку и вывались крупные, округлые груди. Подняла платье и медленно спустила трусы до колен. И стояла, полуобнаженная, искусно играя, бедрами, в такт которым плавно качались груди. Все восхищенно разглядывали ее, посмотреть было на что, а Стасик зашептал: