Стальные клыки зверя

— Племянник, — объяснил он, — сестрин сын, раньше ко мне его не подпускали — тюремщик мол, а сейчас запила и сын не нужен!

Старик накинул на стол, стоящий на веранде, скатерть… к столу прилагалась широкая лавка, калека забрался на нее и, ловко забирая все из шкафа, до которого он мог дотянуться, быстро выставил на стол зелень с огорода, огурцы, помидоры, лук и еще всякой всячины. Шустро нарезал сало и колбасы, оглядел стол, всплеснул руками и потянулся в глубину шкафа, извлекая оттуда бутылку водки.

— Садись ближе, — бросил он.

Картавый пересел к столу:

— Где ноги потерял?

Старик задумчиво посмотрел в окно. Уже стемнело. Свет лампы выхватывал из тьмы ветки яблони.

— Бежал я… седьмой побег у меня был… и последний. Уже, считай, ушел, перед поездом бросился, да за штырь брюками зацепился. — Хозяин разлил водку и поднял свой стакан: — За мои ноги!

Они выпили и долго, молча закусывали.

— Кого из наших видишь? — спросил Старик.

— Емеля умер, знаешь?

— Нет, еще не слышал!

— Один зек, — Меченый отшиб ему почки. Долго болел.

— Меченого надо найти

— Да уже нашел. Скоро закопают.

Старик налил в стаканы и вздохнул.

— Ну что ж, давай за Емелю, пусть земля будет ему пухом. — Он уткнулся в тарелку, видимо, это известие расстроило его.

— Карим-Казань деньги огромные крутит, прокурор у него свой. Нашего брата не признает, мол, чистый!

— Хорошие люди умирают, а сволочь… — Старик ядовито усмехнулся. — А ты ушел, значит…

— А что, слух был?

— Да приходил один от Черепа, сказал, что собираешься и должен подгрести ко мне.

— Как видишь, ушел.

— Ну, за это выпить надо обязательно, — улыбнулся Старик и разлил водку. Картавый выпил. Старик выпил не до конца.

— Нельзя мне пить-то! — пожаловался он. — Все здоровье вышло!

Картавый принялся за закуски, Старик поощрял его:

— Ешь, ешь. В лагере, небось, попоститься пришлось.

— Да мы с ребятами, как зону взяли… ели, буржуи так не едят!

Старик следующую налил только Картавому, тот выпил и, прижимая ко рту кусок хлеба, сообщил:

— К Черепу приехал. Как он тут?

Старик пожал плечами.

— Тоже в бегах.

— Его что, брали? Говорили, что завязал сам…

— Да сам-то давно бросил. Ребятишки у него все хлопочут. Иногда тянуло его уронить там кого… но взяли за старое. Говорят, сдал кто-то его не по честному. Череп-то все на рожон норовил, вот и напоролся! Но ушел! Не знаю, надолго ли!

— Как же мне его найти? — забеспокоился Картавый. — Должен я ему, да еще как!

— Пришлет кого-нибудь, — усмехнулся Старик. — Череп не тот, кто долги забывает.

Старик потянул бутылку к стакану Картавого, но тот накрыл ее ладонью.

— Все.

— Последнюю?

— Ну, если последнюю! — Картавый выпил, почувствовав, что пьянеет пожалел:

— Завтра будет башка колоться.

— Лягешь? Я тебе здесь постелю. Устал, поди.

— Посижу, — отказался Картавый. — У тебя как в раю, сад…

Калека кивнул, задумчиво протянул:

— Как времена меняются… сейчас-то что! А раньше бежали и знали, что возьмут… раз я продержался на воле с полгода. В какой же это раз было? Запамятовал, во второй или в третий? А в первый побег меня на третий день повязали. Сейчас, если с умом, то и вообще не поймают. Да и за границу уходи, шиш сыщут. Да кто искать-то будет? В мое время… первый лагерь. Я сразу в отказ. Со мной ребята, какие имена! Сейчас уже забыли их, — калека пьяно всхлипнул, — шакалы, сдают друг друга. Менты для них авторитет!

Старый вор, злобно усмехаясь, принялся вспоминать молодость — под старость он, оказался во власти наивной воровской романтики. Он вспоминал знаменитые воровские разборки, лагеря, авторитеты, некоторые имена произносил с придыханием. Он страдал прошлым, ненавидя новых уголовников, жадных, не признававших законов воровского братства.

ГЛАВА 84

Два окна полуподвального помещения были здорово обуглены, огонь тронул и первый и второй этажи — копоть зачерняла значительную часть фасада здания. Газоны под окнами затоптаны, замусорены. Часть металлического забора была сдвинута и прислонена к столбам. Огонь погулял здесь славно — не скоро сойдут его следы.

Егоров вздохнул, разглядывая стены НИИ. Зачем он пришел сюда? Наверное, действительно преступника тянет на место преступления…

После отъезда Рыжего жизнь Егорова не заладилась. Он хотел было пойти работать, быть среди людей, найти друзей, но оказалось… вот если бы у него не было денег и стало нечего жрать, тогда да: кусок хлеба — стимул! Но у него были деньги и что ему предлагали, называя зарплатой, вызывало у него жалостливую улыбку. Работа, как правило, была неинтересная. Он на всякий случай смотрел на людей, как на будущих своих коллег и лица их, серые, тоскливые, к общению совсем не располагали.

— Егоров? — его окликнули. Он обернулся: из "Мерседеса" средних размеров выходил Маринин.

Маринин, как слышал Егоров, стал удачливым бизнесменом, что вначале страшно удивило его — тот был такой лентяй. Но, вспомнив, что отец Маринина заместитель мэра города, догадался в чем дело. Егоров не видел его года два. Тот внешне изменился. Окабанел, лицо стало лощеным, да и одет был так, что становилось понятно — этот стоит дорого…