Стамбул. Сказка о трех городах

Пусть София и не попала в каноны, зато как в античном, так и средневековом мире она являла собой широко распространенную, народную идею. Наше слово «мудрость» и Софию объединяет общее, очень старое значение – их праиндоевропейские корни подразумевают глубокое и ясное понимание мира.

Храм Софии посвящался также и «логосу», Слову – явной и скрытой Премудрости Божьей. Так что это грандиозное сооружение покоилось не только на кирпичах и цементе, но и на идее – образном понимании извечной силы как мужских, так и женских проявлений мудрости, возможностей сладить с этим миром как рационально, так и мистически. Это – незаурядный посыл для такого сооружения в самом сердце города, полагающего себя центром всего мира{379}.

В Танахе, в главе 8 Притчей, о Хокме, той же Софии, говорится так: «Лучше жемчужин и все желанное не сравнится с нею… я – разум… от века я избрана княжить, от начала… нашедший меня нашел жизнь». Здание Айя-Софии – не просто умиротворяющий дар Богу, это – ответ.

Новое здание Айя-Софии стало венцом славы для Юстиниана и Феодоры. В городе же были и другие заботы. Теперь, после разгона восстаний, Юстиниану нужно было показать всем, кто главный! Император принялся наводить в городе порядок. В самом же дворце открыли большое зернохранилище, пекарню и цистерну, так что, если случится очередной бунт, голодать не придется. (Цистерну Юстиниана обнаружили лишь в XVI в., когда посетители заметили, как местные бурят в домах скважины и ловят в них рыбу.) Восстановили термы Зевксиппа и Большой императорский дворец, пополнили запасы воды{380}.

Во Влахернах, неподалеку от стены Феодосия, выстроили новый дворец. Юстиниан, очевидно, стремился воссоздать великолепие Древнего Рима и тут же велел возвести памятник явно в римском стиле. В 543 г. над перекроенным Августейоном возвышалась громадная колонна, на ней была установлена бронзовая статуя облаченного, как Ахилл, Юстиниана верхом на коне – взор его был устремлен на восток, в Персию. Своей высотой эта колонна – а она достигала купола Айя-Софии – посрамила памятник самому Константину, который по сравнению с ней казался ничтожным. Колонна стояла здесь до 1493 г., сначала пережив захват города османцами. Получалось, что катастрофа, постигшая Константинополь, обратилась Юстиниану на пользу.

Геродот, наблюдавший за возникновением первых греческих поселений, в том числе и Византия, назвал цивилизацию вообще to hellinikon – эллинским, греческим творением. Теперь же в Константинополе могли подправить такое представление Геродота о цивилизации – город с генетическими корнями Греции и Ближнего Востока, с прочными скелетами и мышцами римлян, покрытый кожей христианства.

Феодора с Юстинианом в раздумьях бродили по блистательному выраставшему вокруг городу: парадной площади, Августейону, мимо сената, овального форума Константина, окруженного колоссальной колоннадой, ипподрома длиной 427 метров и шириной 122 метра (во время строительных работ до сих пор натыкаются на его каменные скамьи – например, недавно, когда в садах Голубой мечети устанавливали дополнительные уборные), мимо выстроенных повсюду новых церквей, монастырей, приютов, новых резервуаров. И они понимали, что Рим не пал – он просто переместился на 1374 километра к востоку. Это – христианский Рим, и властвует в нем верховный цезарь, возвращающийся к восточным корням Христа.

Современная реконструкция колонны Юстиниана, выполненная Антуаном Хелбертом. Утверждают, что настоящая колонна возвышалась на 70 м и была видна с моря

В дни своего расцвета в Константинополе все подчинялись цветовому дресс-коду: императорских особ хоронили в гробницах из пурпурного порфира, красную обувь дозволялось носить лишь представителям определенных титулов, стражники scholai, которых всего было 5000 человек, одевались в белое. Если сегодня вы отправитесь в путешествие по крышам Стамбула, вам откроется вид на свинцовые листы. А 15 столетий назад все крыши, стены и ворота были из полированной бронзы. Город являл собой усыпанный драгоценностями венец. Слова Фемистия были не просто поэтической гиперболой: «Город переливался золотом и порфиром… Если бы Константин посмотрел на свой город сейчас… то увидел бы, что он прекрасен – не показной, а истинной красотой»{381}. А Прокопий восклицал: «Одинаково каждый из них [храмы Святых Петра и Павла и Святых Сергия и Вакха] побеждает свет солнца блеском своих мраморов, одинаково оба они всюду насыщены изобилием золота и могут гордиться количеством приношений»{382}.

Другие черты Константинополя пробуждали в Прокопии лирика: