Стамбул. Сказка о трех городах

Эдвард Лир был не единственным, кто в 1848 г. приехал в этот город с Запада. По всей Европе был неурожай, наступил голод, и весь континент сотрясали революции. А в Османской империи продовольствия было вдоволь, а значит, не было и восстаний. Когда во Франции свергли монархию, находившийся в Костантинийи английский дипломат Перси Смайт писал о «восторженном ажиотаже», воцарившемся в городе, когда итальянцы «на глазах недоумевающих турок подбрасывали шапки, празднуя свободу и крича… “Vive la République!”»{870}. Стамбул наводнили толпы либералов из Венгрии и Польши, и свободомыслящий султан Абдул-Меджид I согласился принять этих политических беженцев.

Впервые со времен вторжения гуннов в V в. за этим обнесенным стенами городом со множеством имен закрепилась почти мифическая слава прибежища для беженцев. Многие мировые державы с неодобрением взирали на такой щедрый пацифизм султана. И участие города в горячечной политической жизни эпохи действительно обернулось плохо – вскоре к воротам города бежали очередные гонимые террором граждане, а у берегов гнили очередные трупы. Стамбулу опять предстояло иметь дело с одним из самых ненавистных и упорных своих противников – Россией.

Глава 70. Царьград 1768–1847 гг. (1181–1264 гг. по исламскому календарю)

У нас на руках больной человек, очень больной человек. Скажу Вам начистоту, большое несчастье, если он от нас ускользнет, особенно еще до того, как будет сделано все необходимое.

Царь Николай I в письме британскому послу, сэру Дж. Х. Сеймуру{871}

Сейчас, после многих десятилетий советского коммунистического строя, русские вновь открывают для себя любовь к святым, иконам, императорам и императрицам. На острове Корфу, в переулке, забитом неизменными аляповатыми футболками и краснолицыми туристами, стоит изобилующий иконами собор Божией Матери Спилиотисса, построенный в память о правившей в IX в. византийской императрице святой Феодоре. В путеводителях утверждают, что мощи императрицы Феодоры привезли сюда из Константинополя после завоевания его османами. Раз в год, в первое воскресенье Великого поста, к восторгу нетерпеливых гостей острова эти чудесным образом нетронутые временем останки торжественно проносят по городу Корфу. Шумные компании русских женщин в туго повязанных платках подходят поцеловать стекло, закрывающее мощи Феодоры в серебряной раке, а священник, стоя под изображением этой царственной святой, читает над святыми мощами особую молитву. Какое совпадение, что одну из тех, кто отстаивал иконы в Константинополе, будут почитать таким образом – как икону!

После падения Константинополя в 1453 г. православный крест взвалила на себя Россия. Считалось, что отныне Дева Мария раскинула свой оберегающий покров над Москвой, Третьим Римом. В XVII в. московские ворота за храмом Василия Блаженного – одни из трех больших городских ворот – назвали в честь святых Константина и Елены Константино-Еленинскими. В начале XVIII в. святой царицей почитали Екатерину Великую. На ее парадном наряде блистала византийская эмблема родового герба Палеологов, двуглавый орел (эта птица являла собой изящный гибрид римского орла и священного двуглавого орла Анатолии бронзового века), которую Россия позаимствовала в конце XV в.

Мощь устремлений России в XVIII в. и по сей день являет себя в портах Севастополя на Крымском полуострове и в Одессе, где Екатерина Великая основала военно-морскую базу с тем, чтобы усилить контроль России над водами Черного моря, в то же время устрашить османов и наверняка захватить земли, находящиеся под властью Стамбула{872}.

Вплоть до 1774 г. Черное море представляло собой «османское озеро», его называли «чистой и непорочной девой»{873}. Однако в числе потерь, которые понесли турки во второй половине XVIII в., были и черноморские порты: Азов{874}, а также Большая и Малая Кабарда на Северном Кавказе. Когда казаки погнали сражающихся за независимость поляков через границу Османской империи и в 1768 г. ворвались в османский город Одесса[22], грабя и круша все на своем пути, султан Мустафа III приказал посадить русского посла и всех его служащих в крепость Едикюле. Теперь Екатерина II выходила к народу в военном облачении тех времен, по-прежнему украшенном византийским орлом – она уже положила глаз на Стамбул.