Стамбул Стамбул

– Однажды в электросети Стамбульского аэропорта произошел сбой, и самолет с четырьмя членами экипажа и тридцатью семью пассажирами на борту не смог приземлиться, а затем пропал с радаров над морем. На следующее утро жители города проснулись в тревоге. Отправляясь на пароходе в 7:30 из Кадыкёя на европейский берег, они читали газеты, пили чай и время от времени заглядывали в газеты соседей: нет ли там каких-нибудь других новостей? Те, кто сидел у окна, протирали запотевшие стекла, словно надеясь увидеть в волнах зовущую на помощь жертву авиакатастрофы. Проплыв через туннель времени, по одну сторону которого виднелись казармы Селимийе, вокзал Хайдарпаша и Девичья башня, а с другой – мечеть султана Ахмеда, Айя-София и дворец Топкапы, пассажиры парохода высаживались на берег, где громоздились бетонные здания и торчали вверх копья небоскребов. Каждый день с тревогой и надеждой переправлялись они с одного берега на другой. Даже если им и случалось у себя дома прийти в иное расположение духа, на пароходе, в поезде и в автобусе на их лица ложился отпечаток, соответствующий общему настрою тех дней. На третий день утром, когда пассажиры парохода с прежней серьезностью на лицах читали газеты и пили чай, один длинноволосый молодой человек взял в руки гитару и спел посвященную памяти жертв авиакатастрофы песню в новомодном стиле рок. Погибшим понравилась бы эта композиция. Тут вдруг с палубы послышались крики. Все бросились туда и, взглянув на берег, увидели, что на скалах лежит без сознания женщина, прибитая к мысу Сарайбурну холодными волнами. Это был единственный человек, уцелевший после крушения авиалайнера. Согласно сведениям, опубликованным на следующий день одной газетой, у женщины были сломаны ноги. Другая газета сообщала, что у нее разорвана барабанная перепонка, третья – что у нее отнялся язык, четвертая – что она ослепла на один глаз. На первую полосу все газеты поместили одну и ту же фотографию: спасенная женщина лежит на больничной койке, опутанная трубочками капельниц, а рядом сидит мужчина в костюме и фетровой шляпе. «Я бесконечно рад, что моя жена выжила», – гласила подпись под снимком в одном издании. «Я вновь обрел свою дочь», – было написано в другом под той же фотографией. «Господь вернул мне сестру», – будто бы заявил мужчина в фетровой шляпе третьей газете. Пассажиры парохода делились новостями и спорили, какой же из репортеров написал правду. Каждый считал, что против истины не погрешил листок, который он держал в руках. Так и не придя к общему мнению, решили отложить спор на завтра. Газеты сходились только в одном: женщину зовут Филиз-ханым, а мужчину – Жан-бей. Оставшуюся часть истории газетчики растянули на следующие несколько дней, словно роман с продолжением; ее подробности излагали уже не корреспонденты отдела происшествий, а их коллеги, острые перья из отдела культуры; перед глазами читателей возникали все новые и новые картины из жизни Филиз-ханым и Жан-бея. Жан-бей, родившийся и выросший в европейской стране (по одним сведениям – во Франции, по другим – в Швейцарии), в юности посетил Стамбул туристом. Во время поездки он закрутил мимолетный роман с певицей французского (или швейцарского) происхождения, выступавшей в одном из ресторанов Бейоглу. Погулял с ней по туристическим местам Стамбула, а потом вернулся на родину и знать не знал, что оставил женщину беременной. Завершив свое образование, Жан-бей начал преподавать в университете (не то социологию, не то биологию, а может быть, и вовсе физику) и женился на преподавательнице с того же факультета. Он был счастлив, трудолюбив, его ценили коллеги. Через пять (согласно другим источникам – десять) лет он по неизвестной причине развелся и поклялся больше не жениться. Многие годы он жил один и был верен клятве, пока не полюбил свою студентку. Этой студенткой была приехавшая из Стамбула Филиз-ханым. Они решили пожениться и на свадьбу, разумеется, пригласили мать невесты. Самолет из Стамбула прибыл с опозданием, так что мать Филиз-ханым явилась на бракосочетание в самый последний момент. Когда она вступила в зал, где собрались гости, Жан-бей пришел в полную растерянность. Перед ним предстала та самая певица из ресторана, с которой он много лет назад провел несколько чудесных дней. Они узнали друг друга, но ничем этого не выдали. Прочитав о том, что Филиз-ханым приходится Жан-бею одновременно и женой, и дочерью, пассажиры парохода в изумлении воззрились друг на друга. Давненько им не приходилось слышать о такой жестокой проделке судьбы. Но на следующий день их ошарашили известием, что на этом история не кончилась. Когда Жан-бей был еще младенцем, его мать ушла из семьи, бросив мужа и сына. Отец Жан-бея, сидевший на свадьбе за главным столом, не мог поверить своим глазам, когда увидел мать невесты: ведь это была его жена, сбежавшая невесть куда много лет назад! Они тоже друг друга узнали, но не подали вида. Итак, Филиз-ханым была не только женой и дочерью Жан-бея, но еще и его сестрой. Пассажиры парохода, читая эту новость, силились удержать на месте глаза, норовящие полезть на лоб после каждого предложения, а дочитав, воскликнули: «Ах, чтоб тебя!» Прочитанному они поверили, потому что выросли на черно-белых мелодрамах. Конечно, газеты противоречили одна другой, но пассажиры парохода знали, что истину следует искать не там, где все гладко, а как раз там, где не все сходится. Один из них, взметнув вверх свою газету, сказал так: «Это еще не все! Да, мы уже поняли, что Филиз-ханым приходится Жан-бею и женой, и дочерью, и сестрой, но моя газета сообщает, что она еще и его тетя по матери!» Другие пассажиры запротестовали: нет, это уж совершенно невозможно! Однако, надеясь, что ошибаются, и желая узнать еще более поразительные подробности, они все же попросили прочесть написанное в той газете. Как все любители сплетен, они старались выглядеть одновременно заинтересованными и равнодушными, помешивали сахар в чае, смотрели в окно. Пароход медленно шел сквозь туман по морю, имя которому – время, направляясь к тому берегу, где ждала их эпоха небоскребов.