Станислав Говорухин

А Говорухин все время оказывался в эпицентре всех политических событий и всей этой политической дребедени. Он там все время оказывался. И я вдруг узнаю, кажется, от Саши… Мы, говорит, знаешь, с Говорухиным решили вместе дом строить. Я говорю: «Как дом строить?» А Говорухин говорит: «Ну, вот же мы один дом хотим построить для двух семей, для меня и для Саши». Я говорю: «Как? Вы вместе жить будете?» — «Да». Я говорю: «Да вы же там друг друга вообще… убьете!» — «Что? Ты что? Более приятного человека я не знаю…» Вот такого про Сашу мне никто не говорил. То есть говорили: талантливый, говорили: умный, говорили: начитанный и говорили все что угодно, но чтобы сказать: более приятного человека, чем Саша, — никто не говорил… Это мне сказал Говорухин. И он ощущал эту Сашину приятность, а Саша был исключительно приятным человеком, потому что он был настоящий, исключительно невыдуманный. Поэтому вот эта формулировка «исключительно приятный» — она самая что ни на есть ясная.

* * *

Слава снял несколько совершенно удивительных картин, политических картин. Вот самая его общественно-политическая картина — это, по-моему, картина о Солженицыне. Это как в случае с Владимиром Семеновичем: нужно было как-то договориться, уговорить абсолютно нелюдимого Солженицына, который совершенно и абсолютно не хотел никаких картин о себе, так же как он не хотел никому понравиться или не понравиться. И тут появился Слава. И вдруг, вы понимаете, каким нужно обладать внутренним миром, какой внутренней нефальшивостью для того, чтобы такого человека, как Александр Исаевич, убедить в том, что им нужно поговорить вместе? Что от этого будет польза, большая польза не Славе и не Александру Исаевичу, а людям. И вот так же, как с остальными дружбами Станислава Сергеевича, обернулось дело с ним: Александр Исаевич не просто знал и помнил Славу — он даже испытывал некоторую нужду время от времени с ним пообщаться. И они общались. Это в то время, когда все мы говорили: «Зачем ты сделал это, Слава?» — «Чтобы посмотреть на выражение ваших лиц…»

* * *

В последние годы мы тоже много встречаемся и много видимся. Мы смотрим картины друг друга, обязательно смотрим. Мы переживаем какие-то трагические вещи, когда вдруг ощущаем необыкновенную близость друг к другу. Ну вот когда ушел из жизни Валерий Давидович Рубинчик, мы поняли, что это лично мы с ним вдвоем осиротели. Так же как осиротела его семья. Вот до такой степени вот это студенческое братство переросло в близость судеб.

* * *

Слава все время снимает. Я уже об этом говорил. И снимает он картины, по существу, очень хорошо. Мало того, что он снимает хорошо, он снимает их все лучше и лучше. И он не может никак уяснить себе одной вещи: почему их не смотрит огромная аудитория. А Слава знает, что такое фильм, который пользуется любовью всего советского народа, — «Место встречи изменить нельзя». Он написал несколько сценариев с режиссером Степой Пучиняном, они их реализовали. Эти картины смотрели ну все люди, которые есть в Советском Союзе. То есть цифры, так сказать, посещений Славиных картин зашкаливали. Не существовало таких цифр, но они существовали для Славиных картин. И почему это все вдруг исчезло?

Александр Солженицын

* * *

Ведь было же все это, было. А куда все это делось? Что произошло? Однозначно на эти вопросы не ответишь, хотя, конечно, Станислав Сергеевич мучается ими. И ответа нету. Это какое-то общее одичание и отсутствие каких-то общих точек соприкосновения по поводу того, что такое хорошо и что такое плохо. Вот была эта история с «Левиафаном». Сколько криков, сколько ужасных криков: «Ужас!», «Хорошо!», «Бесстыдство!», «Богохульство!», «Великое произведение, которое…» А Говорухин не способен снять «Левиафана», и ему это не нужно. Ему это не хочется. И он хочет по-прежнему снимать то, что он любит, ту литературу, которую он любит, тех людей, которых он любит. Он хочет собирать в свои картины те лица, которые ему нравятся. И вдруг оказывается, что без какой-то мощной скандальной приправы, мощной скандальной ауры это остается каким-то таким частным фактом… А это творчество зрелого мастера. Иногда кто-то пробует, так сказать, оскорблять эти картины: «Ну это никуда не годные, никуда не годные попытки…» Кстати, попытки сумасшедших, которых мы сами же и произвели на свет. Мы их развели, они есть, они существуют — ну зачем стесняться об этом говорить? — существуют в нашем обществе уже несколько десятилетий подряд понятия геноцида старшего поколения. Вот все эти дела, вроде «дайте дорогу молодежи, они нам покажут…» Нате! Идите показывайте! Очень мало что показано. Очень мало… «Шапито-шоу»… Ну, Ангелина Никонова и Оля Дыховичная в картине «Портрет в сумерках». А чего еще-то показано? Из-за чего шухер стоял? Мы последние силы кинем на молодежь. Почему на молодежь? Что это за такой странный такой собес в пользу молодежи? Это так и называется на самом деле. Это называется геноцид старшего поколения в какую-то странную, необъяснимую молодежную пользу.

* * *