Станислав Говорухин

И вот «Место встречи изменить нельзя» и Владимир Семенович Высоцкий в «Месте встречи» — это и есть самый лучший памятник, самый лучший памятник Володе, потому что Володя как бы руками Станислава Сергеевича возвращен нам, людям, возвращен для любви, потому что можно рассуждать, любишь ли ты этого раба, — а «вор должен сидеть в тюрьме».

* * *

Вот еще одно. Кстати, мне и Таня Друбич тоже когда-то говорила, что Слава странный человек. Он может часами на съемке рассуждать о том, как в детективном кино должна открываться дверь и как ее должны открывать. И он, говорит, нам часами это показывал и рассказывал. И вот все обалдевают, потому что нужно вообще заканчивать съемку, а мы еще только изучаем, как дверь должна скрипеть и как она должна открываться или закрываться. Это была совершенно новая система общения режиссера с актерами для Тани, совершенно новая. И вот еще в чем великий мастер Говорухин, величайший мастер — в создании ансамбля. Он собирает людей, которые начинают между собой сначала общаться, потом дружить, а потом уже жить друг без друга не могут. Как это получается, я не знаю. Хотя он ими не занимается как бы.

Место встречи изменить нельзя

Место встречи изменить нельзя

Он занимается тем, как дверь открывается, а потом эти люди начинают обожать друг друга.

* * *

В этой картине снимался Саша Абдулов, ну наш товарищ близкий — мой товарищ, Танин близкий товарищ, близкий товарищ Станислава Сергеевича. А у Абдулова была одна совершенно поразительная черта: когда ему давали сценарий, он говорил: «Как персонажа зовут? Витя, Володя? Вот это Володя? И до какой страницы он вообще там функционирует? До двадцать шестой?» Он читает сценарий до двадцать шестой страницы. Если там восемьдесят шесть, он дальше не читает. Ему нужно с Витей-Володей разобраться, а дальше… И тут он с «Десятью негритятами» как бы применил тот же такой компактный метод изучения мировой литературы. «На какой странице я? А, на тридцать второй». Дочитал, снялся и уехал. И вдруг потом… Это мне уже рассказывала Таня и рассказывал Говорухин. Он стал изводить всех звонками: «Ребята, расскажите, что дальше было, потому что я-то снялся, но потом поехал и думаю: а кто же это вообще?.. Ребята, расскажите!». И они все говорили: «Фиг мы тебе чего расскажем! Вот фиг! Ты вот с этим своим методом компактного изучения сценария… Вот и сиди теперь, ничего не зная». Он извелся, он меня стал изводить: «Тебе наверняка Танька говорила…» Я говорю: «Не говорила, я не знаю, ничего не знаю. Я правда не знаю». Я сам долго понять не мог, кстати, кто там прав, кто виноват. Потому что не в этом дело.

Место встречи изменить нельзя

Десять негритят

* * *

И наконец, пример ну фантастический. Об этом вообще мало кто знает — о фантастически благородной и фантастически красивой дружбе Станислава Сергеевича с Сашей Кайдановским. Саша Кайдановский был очень трудный человек. То есть для меня-то он не просто нетрудный, а сверхлегкий. А вот многие мне говорили, что, мол, с Кайдановским вообще очень трудно общаться, он высокомерен, он вообще никого не дослушивает до конца. А тут еще я представил себе, когда Таня мне сказала, что Кайдановский там снимается… Как же они? Они же с Говорухиным — два скорпиона, они же съедят друг друга! Как? Как они? Как Говорухин с Кайдановским? И Таня говорит: «Ты знаешь, как-то Саша с таким удовольствием снимается, и с ним так легко, так здорово сниматься, и очень у него, по-моему, все хорошо получается». Во всяком случае, для меня это такое какое-то откровение… Кайдановский здорово делает все, потому что Слава есть, потому что все это Славой сделано. И вот, когда картина закончилась, там же началась вся эта политическая дребедень, которая до сих пор вообще продолжается. Кто прав, кто виноват. «Я сказала, я мазала…» И в прошлом году еще кто-то… А кто-то вообще пропускает мимо ушей и все, и живет себе так, как жил и как там мама родила, а Бог правил. А кто-то очень даже в эту историю лезет, и я не думаю, чтобы Станислав Сергеевич куда-то лез, он не из тех людей, которые куда-то лезут. Но как-то его жизнь все время направляет в самые такие узловые моменты этих вот «сказала-мазала», «думала-считала», а получилось вот так. И в этом смысле он был прямой противоположностью Кайдановскому, который не то что не любил, а даже презирал все это дело.

Видимо, это от предчувствия того, что жизнь будет очень короткая, он очень высокой мерой мерил счастье ежедневной жизни.

* * *