Станислав Говорухин

Когда Станислав Сергеевич вошел в эту атмосферу ялтинской жизни, ему, конечно, как режиссеру, который только что приехал со съемок «Десяти негритят», было что-то нормально из того, что мы делаем, а что-то ненормально. И в Славе, естественно, взыграло режиссерское ретивое, и он говорит, причем очень-очень доброжелательно: «Слушай, вот в этот момент вот это нельзя делать… А вот в этот момент можно чего-нибудь делать… А вот в этот момент, смотри, можно даже переписать сценарий, потому что здесь он должен сказать то-то…» И я понял, что Слава сейчас начнет снимать свою картину, свои «Десять негритят» на материале «Ассы». И я так слабо, но четко сказал: «Слава, ты — артист, и твое место в буфете». Он говорит: «А-а-а, в буфете?» Я говорю: «Да, в буфете». И он тут же погрузился в буфетное настроение.

Асса

* * *

Буфетное настроение Станислава Сергеевича прежде всего выразилось в том, что он стал бесконечно много играть в шахматы. Причем он стал играть в шахматы на небольшие, но на деньги. И он играл в шахматы с главным оператором картины Павлом Тимофеевичем Лебешевым, который, кроме того, что он великий обжора и великий повар, еще был человек, снедаемый великими, величайшими страстями. И когда он купился на эту шахматную страсть, на эту шахматную горячку, которую подпихнул ему из буфета Говорухин, он вообще перестал что-нибудь соображать. Я говорю: «Паша, поехали, мы через час должны уже начать снимать…» Он говорит: «Обожди секунду, мы не доиграли партию…» А потом в автобусе канючил все время Говорухину: «Ну, обожди, мы там сейчас быстренько все снимем и поедем и сядем, и я еще хочу

Асса

Асса с тобой сыграть, еще…» На что Говорухин говорит: «Паша, хватит, у тебя семья, у тебя дети. Что ж я вообще…» — «Говорухин, я железно буду с тобой играть, я железно буду играть!» Страсть, страсть…

* * *

И вот в этом состоянии наших буфетных страстей у нас иногда были очень странные споры с Говорухиным. Мы с Говорухиным уже привыкли, мы еще со ВГИКа в 62-м году начали какой-то бесконечный спор обо всем. Мы всю жизнь провели вместе со Славой, и всю жизнь мы с ним были не согласны по всем вопросам, которые предлагала нам жизнь. Вплоть до каких-то совершенно невероятных вещей. Я говорю: «Ну, видишь же? Ну это же круглое, это же круглое!» Он говорит: «Нет. Это не круглое, это квадратное». Я говорю: «Ну не квадратное это». Он говорит: «Ну, потрогай, видишь — квадратное». Я говорю: «Да круглое это». И так могло продолжаться неделями, целыми неделями. Иногда доходило до такой очень нервной такой внутренней атмосферы. Но никогда эти споры не переходили в какой-то род неприязни. Ну выяснялось потом, конечно, что круглое, что квадратное, выяснялось… Кстати, если уж говорить честно, в большинстве случаев выяснялось, что Говорухин был прав. Я потом расскажу о нескольких очень важных спорах, которые у нас были, но Говорухин был прав. И никогда ничего обидного в выяснении того, что Говорухин был прав, для меня не было.

* * *

И вот мы стояли в этой моей трехкомнатной безумной анфиладе и спорили до… я просто не знаю до каких степеней… Уже темнело, уже вот-вот-вот шашлык был на подходе… И мы собачились как могли, по поводу одной знаменитой картины с очень знаменитым актером в главной роли, которая только что тогда вышла, и вокруг нее было столько невероятного шума, что вот там-то и есть истинное вообще-то отношение к нашей родине, к нашей культуре… Нет, это не истинное отношение к нашей родине и к нашей культуре. И я просто орал как зарезанный. Я говорил: «Слава, что ты защищаешь? Ты в своем уме, Слава? Что ты защищаешь? Эта же картина вся просто, начиная от титров и кончая надписью „Конец фильма“, вся может быть заменена большим титром „Все на продажу“, все, совсем все. Главные роли, не главные роли — все на продажу, лишь бы купили. Как же так можно?» Он говорит: «Что ты мелешь? Что купили? Что ты вообще выдумываешь? Я, взрослый человек… я взрослый человек?» Я говорю: «Да, ты взрослый человек». Он говорит: «Вот я, взрослый человек, сидел и плакал. Плакал, у меня слезы вот так текли… Какая… какая тут продажа?… Плакал». А Аня, как я уже говорил, долго что-то не начинала разговаривать. И она лежала испуганная на кровати и смотрела с ужасом на меня и на Говорухина. И когда Говорухин сказал, что он плакал вот такими слезами, Аня вдруг сказала не слово, а фразу, фразу тоже грандиозную, которая в общем-то все объясняет про Говорухина. Она вдруг сказала: «Кто Гонянюхина обидел?» С связи с тем, что он плакал, — кто-то обидел. Кто Гонянюхина обидел? Вот я могу сказать, что Гонянюхина обижать не надо. Ни к чему позитивному это не приводит, и не приведет, и не может привести. Гонянюхина нужно любить.

В поисках капитана Гранта

В поисках капитана Гранта

* * *