Станислав Лем – свидетель катастрофы

Лем тоже поучаствовал в дискуссии, хотя и заочно. В начале 1987 года он получил премию Южиковского, которую вручали в Нью-Йорке за лучшие переводные работы с польского на английский. Лем не полетел в США, но отправил письмо в фонд Альфреда Южиковского (польского эмигранта-автопромышленника, создавшего в 1960 году награду своего имени), в котором среди прочего коснулся вопроса вовлеченности польских писателей в сталинскую пропаганду. Лем честно признался, что в своих прокоммунистических романах и рассказах «писал о том, во что верил, о будущем, которое казалось достижимым <…> Разумеется, литература не знает смягчающих обстоятельств, и если кто-то вел себя глуповато, это не прибавляет чести ни ему, ни его произведению. Не остается ничего другого, как учиться на собственных ошибках и не повторять их». Этот текст частично перепечатала варшавская «Культура» – очевидно, в рамках неутихающей кампании по дискредитации все тех же диссидентов, которые когда-то были сталинистами[1138]. Лем обратился к тем годам, возможно, еще и потому, что в «Фиаско» использовал фрагмент из рассказа «Хрустальный шар»: о том, как конкистадоры наткнулись на термитники и сгинули в погоне за золотом. Постфактум можно было это воспринять как намек на концовку романа, где воскрешенный Пиркс обнаружил на Квинте нечто похожее и тоже погиб. Но думал ли Лем об этом уже тогда? Ведь он сам признавался, что финал застал его врасплох. Канделю в сентябре 1985 года Лем написал, что ввел в роман фрагмент из рассказа для иллюстрации неудачи тяжелого похода[1139]. Но почему именно из «Хрустального шара»? Неужто Лем не мог выбрать для этого какое-нибудь известное произведение другого автора?

Дело в том, что он вообще имел обыкновение возвращаться к старым идеям, воплощая их на новый лад. Ранее он сделал так в «Насморке» и «Осмотре на месте», да и в «Фиаско» этот прием не ограничился «Хрустальным шаром»: ледяное кольцо вокруг планеты, созданное с помощью искусственно выброшенной из океанов воды, Лем описал еще в первом издании «Диалогов» (и, кстати, так нигде и не объяснил, зачем это нужно). Сюжетная интрига – навязывание контакта инопланетянам, не жаждущим этого, – тоже не нова, Лем использовал ее еще в «Человеке с Марса». А о «Хрустальном шаре» он вспомнил, вероятно, после ознакомления с «Дневником 1954» Тырманда, изданным в 1980 году[1140]. Что интересно, скоро Лему пришлось вспомнить и о других своих полузабытых произведениях, поскольку в тот момент он готовил два сборника старых рассказов – для Польши и ФРГ. Первый вышел в 1988 году, второй – через год.

«Дневник 1954» Тырманда увидел свет в Лондоне. На родине произведения эмигрантов находились под запретом. Да и вообще обстановка в стране оставляла желать лучшего. Щепаньский записал 4 апреля 1986 года: «Атмосфера все более тяжелая. Снова избиения, совершенные „неизвестными“ (среди прочих – сына Вальдемара Хростовского). В тюрьме избили Фрасынюка. Атака на Церковь, затеянная Урбаном. Пока ни малейшего просвета»[1141]. 29 июля – 3 августа 1986 года прошел X съезд ПОРП. «Апофеоз победы над „Солидарностью“, однозначно определяемой как „империалистическая агентура“, – фиксировал Щепаньский. – Снисходительные акценты понимания для „одурманенных“, которые протестовали против извращений политики предыдущего руководства. Одновременно угрозы, обещания беспощадно бороться с остатками контрреволюции. Единственное утешение – это инстинкт истории. Сохраняется перспектива будущего, которое принесет беспристрастные оценки»[1142].

Как раз в 1986 году в венскую квартиру Лемов заглянул Найдер, заочно приговоренный в Польше к смерти по обвинению в сотрудничестве с ЦРУ. До того к Лемам не раз наведывались знакомые – Блоньские, Щепаньские, Бартошевские, Мрожек[1143]. Всякий раз это был настоящий праздник. Иногда заглядывали австрийские и западногерманские журналисты, однажды приехал театральный режиссер из ФРГ Фридрих Майер-Эртель, обсуждавший с Лемом постановку оперы «Кибериада» (предпремьера состоялась 16 мая 1986 года в Вуппертале)[1144]. Но, в отличие от всех других гостей, встреча с Найдером не сулила ничего хорошего. Лему запросто могли отрезать пути на родину. Поэтому приезд создателя Польского соглашения за независимость держался в тайне. Именно после него Лем впервые рассказал сыну, что сотрудничает с парижской «Культурой». И раз уж Томаш все узнал, писатель сразу посадил его редактировать свои статьи, чтобы никто не догадался об авторстве. Томаш вспоминал, что характерной чертой отцовского стиля было частое использование архаичных выражений, взятых из трилогии Сенкевича[1145]. Не всегда удавалось их вычеркнуть – слишком уж Лем к ним прикипел.