Они оба затаили дыхание, и Маева, и Питер. У Питера не осталось никого из родни: они все умерли уже давно, во время страшного голода, погубившего почти четверть жителей окрестных деревень. Если бы он женился не на Маеве, а на ком-то из местных, многие оркенцы охотно пошли бы в крестные отцы для его ребенка. Но теперь все изменилась. Людская дружба переменчива, как погода над морем.
Питер осмелился оглянуться и посмотреть на своих земляков. Маева украдкой взглянула на мужа и успела заметить его умоляющий взгляд.
– Я стану ей крестным отцом, пастор Кнудсен.
Все головы повернулись к задним рядам. Ганс Бьёрнсен широко улыбнулся и шутливо отсалютовал рукой. Большой, спокойный, уверенный в себе человек.
Облегчение Питера было так велико, что он почти прослезился.
–
Маева переложила малышку на другую руку. Ей вдруг стало еще неуютнее, еще тревожнее. Разве можно довериться этому человеку после всего, что случилось? Разве сможет он стать покровителем и защитником для ее дочери?
Пастор откашлялся, прочищая горло:
– Благодарю вас, герр Бьёрнсен. Теперь же я обращаюсь к оркенским женщинам. Есть среди вас добрая христианка с отзывчивым сердцем, которая стала бы крестной матерью для… для…
– Лейда… – прошептала Маева. – Ее зовут Лейда.
Пастор на секунду опешил, его неизменно радушная улыбка чуть дрогнула.
–
Женщины молча таращились на него. Неуступчиво и угрюмо. Биргит Вебьёрнсдоттер, сидевшая в третьем ряду, нахмурилась и прошептала на ухо дочери, причем прошептала так громко, чтобы Маева услышала наверняка:
– Питеру надо было назвать дочку Кларой, в честь покойницы-матери. Бедняжка перевернулась в гробу.
– И Марен Иннесборг. И ее бедный ребеночек. Да, мам? – В притихшей церкви слова прозвучали, как гром среди ясного неба.
Маева прикусила губу изнутри. К щекам прилил жар.
– Моя сестра, Кёрсти Бьёрнсдоттер, станет ей крестной матерью, – громко проговорил Ганс.
Пастор снова прочистил горло:
– Вот и славно. Она сейчас здесь?
Ганс покачал головой:
– Она поехала в гости к тетке, но уже дней через десять должна вернуться. Как только она вернется в Оркен, я сразу ее приведу расписаться в книге крещения.
Питер кивнул с благодарностью, мысленно умоляя пастора продолжать церемонию.
Пастор Кнудсен пробормотал себе под нос:
– Так обычно не делается, но в виде исключения… – Он опять обратился к оркенским женщинам: – Я уверен, что вы все поддержали Маеву добрым словом, молитвами и
Согласно традиции, в первые дни после родов молодой матери полагалось лежать в постели и набираться сил, а соседские женщины навещали ее и приносили еду, чтобы ей не приходилось готовить самой.
Маева вновь прикусила губу. Женщины все так же угрюмо молчали.
Пастор продолжил, как бы не замечая глухой тишины:
– Помолимся за это дитя, каковое Господь принимает в свои любящие объятия, новую душу, пришедшую в мир для служения Иисусу Христу, нашему Господу и Спасителю, до конца ее дней на земле и в вечной жизни за гробом. Сим совершаю крещение Лейды Питерсдоттер, посланной нам Божьей милостью в безграничном Его милосердии. Святою водою смываю с нее все грехи, и святость Господня дарует ей благодать и прощение, и очистит от скверны и пятен…
Лейда заворочалась.
– «Все вы, во Христа крестившиеся, во Христа облеклись»[53]
.Маева нервно теребила крошечную рукавичку, пришитую к рукаву Лейдиного крестильного платья. Как по команде, собравшиеся в церкви оркенцы склонили головы и закрыли глаза, слушая слова пастора.
Маева стояла с высоко поднятой головой. Капелька пота сорвалась с ее виска и упала прямо на щечку малышки. Лейда сморщила личико и заворочалась еще сильнее. Маева почувствовала, как у нее по ноге потекла струйка чего-то теплого и густого. Она плотнее сжала ноги, зная, что это кровь.
Лейда тихонько захныкала. Маева качала ее на руках и шептала:
– Тише, тише.
Но малышка не успокоилась, а, наоборот, громко расплакалась.
Пастор Кнудсен продолжал молиться, повысив голос, чтобы его не заглушал плач ребенка. Питер по-прежнему не открывал глаз. Маева покачивалась из стороны в сторону, убаюкивая Лейду, но та кричала все громче и громче. Наконец пастор промолвил:
– Аминь.
Питер открыл глаза. У Маевы горели щеки, кожа на руках сделалась бледно-желтой с зеленоватым отливом.