Так сами разоблачители «врагов народа» пополнили собой их списки. Специальные комиссии из ЦК ВКП(б) и сотрудников наркомата, назначенных Берией, занялись пересмотром тех дел, что фабриковали подчиненные Ежова. По результатам проверки часть жертв была реабилитирована, а те, кто уцелел после «следственного конвейера ежовщины», вышел на свободу из тюрем и лагерей. Таких оказалось свыше двухсот тысяч человек.
Не обошли стороной эти перемены и Павла Анатольевича. Партийное расследование «о его враждебной деятельности» было приостановлено. Теперь все зависело от того, куда качнется чаша весов в руках нового наркома Берии. А тому, похоже, пока было не до Судоплатова, так как приходилось разгребать «завалы врага народа Ежова». Затихли и злопыхатели Павла Анатольевича. Молчал и «большой партком» — ГУГБ НКВД СССР, где в течение восьми месяцев пылились материалы персонального дела бывшего коммуниста Судоплатова.
14 июля 1939 года, наконец, состоялось заседание бюро парткома ГУГБ НКВД СССР. Началось оно с заслушивания Павла Анатольевича по существу обвинений, предъявленных ему на партийном собрании 5‐го партколлектива ГУГБ НКВД от 23 ноября 1938 года. Вот что он сказал членам бюро:
«…В части отношений с разоблаченным врагом народа СОБОЛЬ и ее мужем. Мы с ней дружили, в особенности после того, как моя жена с ней познакомилась в доме отдыха, с ее мужем я не дружил. О ее преступной деятельности я ничего не знал.
Вопрос о ГОРОЖАНИНЕ: вся эта история тянется долгое время. Надо сказать, что, когда я приехал в прошлом году из командировки, меня везде поздравляли с успешным выполнением задания партии и правительства, а вот в ноябре меня исключают из партии.
По существу личных отношений с ГОРОЖАНИНЫМ: у меня не было сведений о том, что он подписывал «платформу 83». Я не знал, и это даже меня поразило, ибо я его знал как ответственного работника. На Украине он руководил операциями по троцкистам, и для меня было непонятно, как он может вдруг сам оказаться троцкистом, поэтому я выступал на партсобрании и говорил, что это дело нужно расследовать. Когда мне разъясняли все это дело, я согласился с этим и на партсобрании голосовал за его исключение.
О БЫСТРОЛЕТОВЕ: сначала мне говорили, что я никакого участия не принимал в розыске и аресте БЫСТРОЛЕТОВА, несмотря на то, что имеются на него мои докладные записки и рапорта. Могло случиться так, что я в это время писал о БЫСТРОЛЕТОВЕ спецсообщение, а мог работать, так как мы знаем людей по кличкам.
Я неоднократно ставил вопрос об аресте БЫСТРОЛЕТОВА перед ШПИГЕЛЬГЛАЗОМ. По тем данным, которыми я располагаю, ПАССОВ пришел к нам в отдел в апреле, а он был уволен в январе. Следователь ПАССОВ не мог знать этого человека. Между тем, я все время твердил, что этот человек не арестован.