Стану рыжей и мертвой, как ты

— Крысиный мор, — закивала Тамара. — Он передал ей крысиный яд. Но почему ей? Неужели мало слуг, которые могли бы просто купить этот яд, я не знаю, в аптеке?

— Ну, дорогая моя, откуда же мне знать? Вполне допускаю, что Андрей знал, что Вера готовит убийство своей крепостной, что она посвятила в свои планы любовника. Вот он и прислал ей яду.

— Считаешь, графиня заманила Ольку в свой потайной будуар?

— Я думал об этом. Нет, предполагаю, что она дала ей выпить яду в своей спальне. Так же, как и собаке в еду подмешала. А потом спустила трупы вниз, спустилась сама и приняла яд. Нервная была графиня, душа ее не выдержала такого любовного испытания, как ревность.

— А помнишь, как ты мне рассказывал, что после того, как графиня как бы сбежала, в округе слышали собачий вой? Думаю, собака не сразу погибла… Господи, какая жуткая история!

— Так вот, я не договорил. Предполагаю, что Прозоров все же обнаружил трупы, и вот, чтобы это тройное убийство как-то скрыть, он и съехал оттуда. Может, и танцовщицу выдумал с Парижем. А в тайник этот мог насыпать соль, много соли, чтобы трупы не разлагались, а мумифицировались. Ну а со временем, конечно… — сама видела, что с ними стало. Есть еще один вариант. Этот тайник граф мог так законопатить, что…

— Да, я поняла. Уф, ладно, хватит уже о трупах. Давай лучше чай пить.

— Тома, да у меня сегодня чуть сердце не разорвалось, когда все это случилось!

— Я бы предложила тебе водочки, но тебе же сегодня и без того плохо стало, ты вон сознание потерял… Надо бы тебе к врачу обратиться. Ты приходи к нам, мы тебя пообследуем, хорошо?

Вместо водки она накапала Василию в чай успокоительных капель, заставила выпить и сама уложила его спать. Вернулась на кухню, закрыла дверь и некоторое время сидела, уставившись в одну точку. Затем достала из кармана то, что грело ее весь этот трудный день и придавало сил, и положила на блюдце.

Это был перстень с большим синим камнем. Тамара тщательно отмыла его в горячей воде, пока готовила ванну. Золото, сапфир… Она, рухнув в подпол, случайно увидела его в земляном мусоре рядом со скелетом.

Тамара снова спрятала его в карман. И сжала пальцами, словно боясь, что он исчезнет, как сон.

А что, если под скелетами осталась еще куча драгоценностей, которые она могла бы разрыть, пока находилась там? И зачем так рано заорала? Ну, ударилась, ну, испугалась… Глупая гусыня!

Слезы потекли по щекам Тамары. Хорошо, что хотя бы перстень посчастливилось найти, взять и спрятать. А сколько еще всего могло быть там…

Тамара вздохнула, достала бутылку водки из холодильника, наполнила рюмку, выпила и закусила земляничным вареньем.

21. Лина Круль

Вернувшись домой под утро от Левы Гурвича, я почувствовала себя по-настоящему больной. Мой мозг отказывался продолжать играть со мной в эту опасную игру. Все слишком далеко зашло. Далеко и глубоко. Степень самовнушения просто зашкаливала. Но самое отвратительное и опасное заключалось в том, что в этот кроваво-криминальный водоворот уже постепенно ввинчивались и другие люди, которых я использовала. Возможно, не будь тех ядреных маслят в лесу, все могло бы завершиться совершенно другим образом, как раз таким, как… Ох, и что мне теперь было делать? Ведь повернуть события вспять было невозможно. В нашей квартире умывалась слезами Марина, оплакивая Лину, вот что еще не давало мне покоя! И только маленькая Ульрика, лопоча что-то на своем языке, играла игрушками, ползая по ковру, заглядывала нам в глаза и улыбалась, показывая маленькие нежные зубки.

Я не могла спокойно смотреть ни в ее маленькие глазки, ни в глаза Марины. Меня несло в какую-то черную пропасть, на дне которой сверкали бриллианты и изумруды, сияли жемчуга и сапфиры. И я больше всего боялась сойти с ума, сорваться со своей здоровой оси и улететь в космос.

Там тогда все придумывалось быстро, в суете и страхе. Да и страх был какой-то леденящий, смертельный.

Мне бы по-хорошему немного притормозить и отправиться куда-нибудь отдохнуть, в какой-нибудь санаторий, где можно было бы тупо выспаться. Но я же понимала, что сна все равно не будет. Что мою кровать ночью обступят все те, кто теперь кружился со мной на этой чертовой карусели, и что они своими вопросами или просто прожигающими взглядами не дадут мне сомкнуть глаз.