Стар и млад

— Это прилично, — будто прикинул он на ладони. — А здесь получаю семьдесят пять, а у меня жена и ребенок. Посудите сами, как жить? Я на военной службе больше имел, и притом на всем готовом: за жилплощадь не надо платить, питание обходилось в гроши, одежда вообще ничего не стоит, у старшины расписался на складе — и получай... Я в ВОХРе служил семь лет — в военизированной охране, — сказал директор турбазы.

Костромин приосанился, оживился, расстегнул на шинели две верхние пуговицы.

— Я там окончил школу младшего офицерского состава. На шестом году службы мне присвоили звание младшего лейтенанта. Начальником был отряда... На дело, бывало, пойдешь, преступника брать, поработаешь ночь — потом тебе три дня отгула. Если, конечно, удачно операцию провели. Сопротивление тоже оказывали. И женщины... На Дальнем Востоке с этим вопросом легко... Молодые специалисты, вербованные, сезонницы приезжают на промысел... Жить можно было: порядок во всем, дисциплина, как положено быть. Приказ начальника исполняется безусловно. Если кто-нибудь зафордыбачит — накажешь. Нормальная жизнь, и перспектива были в работе, возможность для роста... А тут я приехал, гляжу — совсем другое. Люди распустились, языком метут, как метлой. Меня, конечно, местные власти встретили хорошо, дали работу, как офицеру запаса, директором вот назначили. Я человек военный, сразу же так поставил вопрос в коллективе, что мое слово — закон. И можете себе представить, никто не подчиняется. Расхлябанность полная. Распустили людей. Я первым делом, как принял хозяйство, пошел проверил отхожие места. В армии, знаете, так: если отхожее место в антисанитарном состоянии, командиру части, значит, разнос обеспечен. При первой ревизии. Гляжу, запущено все, заросли буквально по уши. Я плотнику говорю, чтобы рундуки заново тесом обшить и дырки на стенах ликвидировать. Назавтра иду проверять исполнение, а там и конь не валялся. Как были, извините, за откровенность, кучи, так и остались. Я посылаю за плотником кастеляншу. Она приходит и говорит: он рыбачить поехал. Вы представляете, это в рабочее время... Я психанул, тоже в лодку сажусь, за ним ехать — у меня мотор не заводится. «Где моторист?» — спрашиваю. А он, говорят, в тайгу пошел на охоту... Вот так вот вертишься целые дни, как белка в колесе, и все без проку. Мне это дело видеть нет сил. Я человек военный. Разнервничаешься, сорвешься — на тебя сразу жалобу пишут. Уже в райком меня вызывали. Говорят, помягче надо с людьми, находить надо общий язык. А я так считало, людей этих надо призвать к порядку, вправить мозги... Иначе все пойдет прахом.

Пока Костромин нам рассказывал о своих невзгодах, радио исполняло музыку братьев Покрасс. Директорский домик будто пошатывало этой громкой музыкой, будто катился по рельсам вагон, и не выйти, не переобуться. Мы только шевелили пальцами в мокрых портянках и слушали младшего лейтенанта, директора туристической базы Костромина. Хотя его голос был ровен и глух, без форте и без фортиссимо, но что-то в нем было подобно навальной, парадной музыке. Ходить под такую музыку надобно строем, тянуть носок.

— Распустили народ, — сказал Костромин.

Иван вдруг затряс головой, как вылезший из воды кудлатый пес, и сказал:

— Тяжело тебе, гражданин начальник, и еще тяжелее будет.

Костромин посмотрел на Ивана тускло и пристально, вздохнул с видимым страданием и пошел раскочегаривать свой керогаз. Но возвратился к столу без супу, сказал:

— Электроплитка есть у меня, но спираль в ней перегорела. Электрик наш обещался сделать, да где...

Мы поглядели с Иваном друг на дружку, нам становилось невмоготу без горячего супу в холодном доме. Наш хозяин не ладил с вещами, с предметами обихода. Вещи в доме все словно забастовали и отказались служить. Хозяин злился, огорчался.

— Я подал прошение, — сказал Костромин, — чтобы меня отозвали обратно в кадры. Я человек военный, и там принесу наибольшую пользу. А видеть весь беспорядок, который творится здесь на гражданке, и при этом молчать — не могу. Пусть другие молчат.

— Мы лезли сегодня берегом весь день, — сказал я Костромину, — дороги нет, замотались порядком. Не беда, если суп не особо горячий. Сойдет.

— Холодный еще жирнее, — сказал Иван, — сало все наверху плавает.

Директор турбазы принес кастрюлю, в ней плавало сальце, и глубже была вермишель. Он поискал тарелок и ложек, но не нашел. Мы вынули наши ложки и наклонились к кастрюле. От нее шибало немного псиной.