Стар и млад

Она приехала из деревни, из восьмилетки, в город Томск и поступила в геодезический техникум, там был недобор. И никак не понять ей было, что значит тангенс узла при изысканиях трассы. Нина боялась самого слова «тангенс», и «биссектриса» тоже пугала ее. Она никогда не каталась на лыжах, но нужно было сдавать зачет по физподготовке, и Нине выдали лыжи. Она проехала нужные три километра, упала всего один раз, ее похвалили, она уложилась в норму. Ей сделалось так хорошо и свободно, она посмелела и щебетала весь вечер, и не взялась к завтрашним занятиям за учебник тахиметрии.

Нина вступила в секцию лыжников, и обида ее, трудами добытые тройки, неравенство между девчоками — все стало не важно, а главным — тренировки, спортивная форма, режим. Нина старалась и через год уже говорила: «Мы поедем на кустовые соревнования в Кустанай», а еще через год: «Мы поедем на республиканские гонки в Уктус....» Девочки стали завидовать Нине.

...Тренер давал ей большие нагрузки. Он говорил: «Ты разрабатывай сердце. Плюс к тренировкам каждый день пробегай еще три километра сама». Нина все выполняла, и даже летом, когда приезжала в село, после работы на поле она убегала в степь, и там, в темноте, раздавалось ее дыханье.

Нина стала мастером спорта. Ее включили в сборную ДСО и привезли в Горно-Алтайск, чтобы она пообвыклась в горах и готова была поехать в Инсбрук защищать честь Союза на Белой олимпиаде. Так говорил всей команде начальник сбора. Девушек было шестнадцать в команде — лучших гонщиц по всей Сибири, но чтобы поехать в Инсбрук, еще надо было попасть в десятку на всесоюзных отборочных гонках, на Уктусских горах.

Девушки делали утром разминку на стадионе. Горно-Алтайск только еще просыпался, автобусы дальних, Чемальских, Чибитских и Опгудайских, маршрутов громко фырчали, съезжая в долину Катуни. Влажнели ветки лиственниц, в ногах шелестел еще не погаснувший тополевый лист, всюду пахли, белели, синели и розовели сентябрьские астры...

После завтрака девушки бегали в сопках. В августе там покосили отаву, копны были свежи, оранжево цвел, сомлевал от последнего жару березняк на гривах. Внизу был виден Горно-Алтайск. Стены домов казались размыто-сини и белы, а улицы чисты, безлюдны, редко идущие люди — медлительно-праздничны. Жизнь представлялась сверху всеобщим парком культуры, здравницей.

Девушки лазили в длинную круть, пихались палками, учились брать «тягуны». Потом бежали на время сотку, пятьсот и тысячу метров. Еще приседали и прыгали, и таскали друг дружку попеременке. Ложились и отжимались по сорок пять раз.

После обеда они играли в баскетбол. Нина очень старалась забросить мячик в сачок, но Алка Липская и другие здоровые девки ее легко оттирали. Они носились, толкались, рычали, и тренер советовал Нине: «Ты нахальней играй, Ковалева. Не стесняйся. В спорте — выносливость, сила, техника плюс нахрап, вот что нужно. Жми, дави — и будешь в Инсбруке».

Нила старалась. На тренировках она подымала Алку, тащила ее на гору, Алка болтала ногами, в ней весу было на восемь килограммов больше, чем в Нине. Нина слышала свое сердце. Ей очень хотелось поехать в Инсбрук. Но не было в Нине нахрапу, чтобы прорваться под баскетбольный сачок, Алка ее всегда оттирала.

Нина усердно брала «тягуны», отжималась от земли на шесть раз больше Алки. Сердце ее зудело от возбуждения, по ночам иногда ему делалось больно. Но от нагрузок, от бега по сопкам Нине опять становилось спокойно и хорошо.

...В парке культуры Горно-Алтайска играли по вечерам на танцах старые песни. Нина тихонько бродила в неосвещенных местах, соседка по номеру очень просила ее уходить после ужина, соседку тогда навещал приятель, работник кино, снимавший картину в Горно-Алтайске. Девчонки — сборная ДСО — все танцевали, а Нина слушала радиолу. Песни казались ей пошлыми, просто блатными. «Шаланды, полные кефали, — звучала в густой черноте, посреди облетающих тополей, радиола, — в Одессу Костя приводил, и все биндюжники вставали, когда в пивную он входил».

Должно быть, механик, крутивший пластинки в горно-алтайском парке культуры, был на войне или приехал из Одессы, или отдел культуры плохо заботился о культурном досуге и забывал доставлять новейшую музыку...

Нине было стыдно от слов «биндюжник» и «пивная». Песни пел человек голосом хриплым и громким. «И снег, и ветер, — любила петь Нина, — и звезд ночной полет тебя, мое сердце, в тревожную даль зовет».

Нина, конечно, могла бы остаться в гостинице, можно было посидеть у Зинки, у Вальки, у Алки, в конце концов. Но там было тихо, а в тишине Нина слышала свое сердце, его зуденье, спешку, и тоненькие иголки нет-нет и укалывали Нинино сердце. Нина не жаловалась никому, боялась, что ее не возьмут из-за сердца в Инсбрук.

Она ходила по парку, соображала, как обрести спортивную форму, выносливость, силу, а техника есть... «Верю в тебя, — пел хриплым голосом неизвестный Нине певец, — в дорогую подругу мою...» «Пойти сейчас пробежаться, — думала Нина, — хотя бы тысячу метров... И парочку ускорений... И сделать упражнения для плечевого пояса, он у меня отстает...».