Стар и млад

Всеми делами в хашной занимался один человек (не знаю, как называется его должность, — может быть, «хашивар»?), в колпаке и тужурке, некогда белых, теперь совершенно замызганных. Михако дал обстоятельные инструкции «хашивару», вернулся довольный, мурлыкал:

— Будет хаши... будет хаши...

Утром, затемно, в половине шестого, когда, казалось, мертвецки спит не только станция Уреки, но и вся Грузия, мы снова прибыли к хашной. Внутри ее теплился свет, в открытую дверь было видно, что «хашивар» коротает время на пару с дежурным по станции милиционером. Мужчины грелись у плиты, скучали.

Михако вошел в хашную, притворил за собой дверь и каким-то ему одному известным образом поднял дух заскучавших мужчин. С выражением полного энтузиазма они вынесли из хашной большую, прямо с огня, кастрюлю, бережно устроили ее на заднем сиденье. От кастрюли густо и жарко пахло главными составными частями хаши: требухою и вареным молоком. Требуху сварили в молоке, получилось хаши.

Кастрюлю с этим хлебовом везли до дому с такими же предосторожностями, с какими возят покойников на катафалках.

— Хаши полезно для здоровья, — приговаривал Михако. — С похмелья хаши покушаешь, жить можно дальше, сынок. — И пел: — Хаши... хаши... хаши...

Внесли сокровище в дом, водрузили на стол. За окнами была темень. Шумело море. Михако растер в фаянсовой ступе чеснок с уксусом, вылил подливу в хаши, размешал.

Я следил за приготовлением с некоторым содроганием в душе: непривычный запах требушины, сваренной в молоке, был настолько силен, что его не перешибал даже чесночно-уксусный экстракт.

— Хаши надо кушать горячим, сынок, — учил Михако. — Этот — хороший хаши! Горячий!

Я смотрел на кастрюлю и думал, неужто можно справиться с этим вдвоем, ранним утром...

Однако поданы миски. Михако принялся за хаши с таким аппетитом, с такою любовью к пахучему вареву, будто в кастрюле не просто хаши, а снадобье, элексир.

Я тоже попробовал...

— К хаши надо привыкнуть, — утешил меня Михако.

Но не было времени, чтобы привыкнуть. Я загрустил...

Послышались твердые мужские шаги по лестнице. Постучали в дверь. Хозяин пригласил войти. Вошли двое добрых молодцев саженного росту, в прекрасных костюмах, белоснежных сорочках, при галстуках. В дальнейшем из разговора выяснилось, что оба — крупные работники из Тбилиси, приехали отдохнуть в колхозный санаторий в Уреки. Заглянули на огонек...

Сев к столу, ранние гости проявили прирожденные навыки в обращении с хаши. У едоков за ушами трещало. Мое участие в этом деле оказалось, по счастью, необязательным. Кастрюлю уплели в полчаса. Ели, похваливали, запивая хаши коньяком «Энисели», коньяк заедали хаши. Встали из-за стола, поблагодарили хозяина, сполоснули руки и рты, расцеловались. Вышли наружу хорошо подготовленными к предстоящему дню.

Светало...

22

Вечером Михаилу Филипповичу предстояло ехать дежурить на шоссе к шлагбауму — проверять багажники и кузова: не утекают ли гурийские мандарины, куда им не следует утекать.

Михако немножко покряхтел: ночь наступала с дождем и ветром. Михако немножко ворчал:

— Разве это дело, сынок, в мои годы... Отец того человека, который меня назначил чужие мандарины караулить, сейчас в теплом доме сидит. Ночью крепко спать будет. А Михако, как собака, на дожде...

Вошел шофер Михаила Филипповича Какулия. До сих пор я ни разу не видел, чтоб Михако поехал с шофером. Нынче ему не хотелось ехать — так пусть же его везут.

Я проводил Михако до машины. Мы обнялись. И мне показалось, что я прожил вечность под крылышком у этого человека.

— Утром за тобой Какулия заедет, — говорил Михаил Филиппович. — Поезжай куда надо. В Батуми поезжай. Хочешь, в Москву поезжай. Только я тебя попрошу, сынок... В Махарадзе в райком заезжать будешь, зайди к секретарю райкома, передавай ему привет от Михако. Скажи, собрание провели в колхозе, по итогам уборки чая. Скажи, скрипит еще старый Михако…

23

Первый секретарь Махарадзевского райкома Энвер Северьянович Малазония торопился: надо было торжественно проводить группу колхозников в туристический рейс. Поэтому говорил он быстро. Суть его речи состояла в том, что нынешние успехи района в уборке и сдаче государству чайного листа объясняются прежде всего хорошей организованностью и дисциплиной. Не настолько хорошей, чтобы самоуспокаиваться, но есть заметные сдвиги...

Сам он, Энвер Северьянович Малазония, в Махарадзе недавно. До этого был директором Батумского судостроительного завода. Сначала мастером, инженером, главным инженером, секретарем партийного комитета и — директором. Его послали работать в самый богатый сельскохозяйственный район Грузии — в Махарадзевский район. Чай, цитрусы — это близко лежащие деньги. И что же? Гражданские чувства у жителей района приутихли, зато оживились торгашеские, шкурные инстинкты: купить, продать, обмануть, нажиться, разбогатеть. Как справиться с этой стихией? Трудно справиться. Но поработать с людьми интересно... Напомнить им, что их труд и сама жизнь, образ жизни, у всех на виду, что это — не частное дело, а часть государственной жизни.