Старая дорога. Эссеистика, проза, драматургия, стихи

Оглянусь я и взгляд задержу
на прильнувшей к забору осине.
Я уже никуда не спешу.
Вижу каждого дерева имя.

Пронесутся нестройной гурьбой

пожелтевшие круглые листья.
Я по имени знаю любой.
Даже этот, а их не исчислить.

На ладони лежат имена.

И раздать их Адаму несложно.
Зверобой, чистотел, череда.
Вот они, я их чувствую кожей.

Заалел бересклетовый куст

и усеял дорожку листвою.
Как закатное зарево пуст.
В небесах вижу имя его я.

И налился шиповник огнем,

и земле поклонился шипами.
Вижу имя, горящее в нем,
словно в лампе гудящее пламя.

Отражаются в темном окне

рыжеватые перья заката…
А незримое имя во тьме
пребывает, но тьмой не объято.

* * *

Мягкий осиновый свет и высокие травы.
Снова дорога петляет, а небо молчит.
Звонкая пеночка истово Господа славит.
Милая, как же молитвы твои горячи!

Прянула в заросли, душу излила и смолкла.

И превратилась в резную, сквозную листву.
Господи, как же учиться приходится долго
радости, и неприметности, и волшебству!

Тянутся к плеску вершин, о себе забывая,

темные корни и блещущие небеса.
В этих местах, только в этих, других я не знаю,
сходятся души и слышат свои голоса.

* * *

Я покинул берлогу
городскую свою.
Я шагаю не в ногу.
Я уже не в строю.
По широкому логу
я иду и пою.

Я по руслу оврага

пробираюсь к реке.
Я осенний бродяга.
Я иду налегке.
И такая отвага
в легкой палке, в руке.

Ну уж как без забора!

Ну уж как без дыры!
И родные просторы,
как иные миры,
открываются взору:
небо,
Волга,
обрыв.

* * *

Навстречу Богу не пойду.
И слова не нарушу.
Я – дерево в Его саду.
Не выйти мне наружу.
Я не снаружи, я – внутри.
Я – дерево и глина.
Отец, войди и говори.
Но с места я не сдвинусь!
Отец, войди и будь со мной.
Нет тяжбы между нами.
Зашелести моей листвой
и загуди ветвями.
Я – дерево, я глина, сад,
я – роща за забором
и августовский звездопад,
и всё, чем стану скоро.
Пылинкой, бликом, ветерком –
не важно, чем я буду.
Отец, когда войдешь Ты в дом,
я о себе забуду.

* * *

Взявшись за руки, шли по тропе мы,
и вдруг
увидали медянку.
Она издыхала.
И сменился на жалость невольный испуг.
Ты детей обняла.
И неловко нам стало.
Кто-то острой лопатой змею разрубил.
Как она уходила в последние кольца!
И смотреть на агонию не было сил.
И глаза отвели, как отводят от солнца.
Заспешили.
Никто ничего не сказал.
Даже младший, который как будто бы понял,
как змея умирала…
А был он так мал,
что и мы сострадали ему поневоле.

* * *