Молодая Советская власть поступила с водопадом более практично. Она заключила в трубу его быструю воду и заставила ее обслуживать турбины гидростанции, приютившейся под мостом, в предместье Карвасары, где раньше останавливались караваны приезжих купцов. Сейчас в городе возле сахарного завода работает теплоэлектроцентраль, для обслуживания городской промышленности идет ток из Добротворской ГРЭС, что под Львовом. По вечерам в городе зажигается двадцать тысяч ламп.
Через некогда тупиковую станцию Каменец-Подольск идут поезда из Станислава и Буковины, товарные поезда везут в центр страны молдавские табаки, овощи, фрукты, и, кто знает, быть может, в скором будущем на табличках вагонов, останавливающихся у приземистого вокзала, появятся названия европейских столиц: Софии, Бухареста и Будапешта…
Маленькая, но очень оперативная газета «Прапор Жовтня» накануне девятисотлетия рассказала своим читателям, особенно молодежи, много поучительного.
Газета печатала биографии знатных земляков. Были опубликованы материалы о памятных местах, связанных с Тарасом Шевченко. Газета напоминала, что в городе жил писатель-народник Г. Мачтет, автор любимой В. И. Лениным песни «Замучен тяжелой неволей», и здесь же воспитывался известный советский математик Н. Г. Чеботарев.
Студенты педагогического института рассказывали нам, что в здании, где они сейчас занимаются, некогда преподавал в гимназии С. Сергеев-Ценский, а в одном из домиков на Русских фольварках проводил лето гость из Ленинграда Юрий Тынянов. Может, он искал следы переписки Александра Пушкина с Владимиром Раевским?.. Студенты вспоминали, что в городе в 1831 году служил военным врачом писатель и этнограф, составитель знаменитого «Толкового словаря великорусского языка» Владимир Даль. Здесь хорошо помнят, что в тяжкое время разрухи сюда приезжали видные руководители нашей страны — Михаил Иванович Калинин и Григорий Петровский. Они призывали трудящихся Подолии помочь голодающему населению Поволжья, а Михаил Иванович Калинин написал для газеты «Червона правда» статью «Мысли по национальному вопросу».
В годы моей юности самой главной целью у молодежи было стремление как можно скорее занять свое трудовое место в жизни, не держаться за маменькин подол и не сидеть на шее у отца. Хотелось стать рабочими. Именно рабочими, производителями материальных ценностей, а не служащими, которых не раз в те времена за глаза называли «бумагомарателями». Слов нет — было страшновато покидать порог родительского дома, отправляться в дальние странствия в поисках работы, становиться в очередь на бирже труда, где и без тебя хватало безработных, но какой незабываемой радостью отзывались в сердце первая получка, новый разряд, твоя первая расчетная книжка. Ты входил в жизнь самостоятельно.
Чувствуя постоянно внутреннюю духовную связь со страной, с ее интересами, ты уже с первых дней работы начинал понимать, что, если будешь трудиться честно, не филонить и не отлынивать от порученной тебе работы, все дороги перед тобой раскроются и высшее образование никогда от тебя не уйдет. Но когда ты уже сядешь на вузовскую скамью, обогащенный опытом работы на заводе, зная лично, как плавят чугун или как обтачивают болванки на токарном станке, все эти теории сопротивления материалов и прочие премудрости лягут тебе в душу накрепко.
И в то время были свои стиляги в узких брюках-дудочках, проигрывающие попусту молодость, самое драгоценное время человека в жизни. Они тоже иной раз толпились на углах главных улиц, отпускали себе немыслимые прически, были завсегдатаями ресторанов. Эти равнодушные ко всему, кроме собственного «я», двадцатилетние старички вызывали у трудовой молодежи презрение.
В комсомоле тогда не было равнодушных. Если же такие и встречались, они немедленно попадали «под обстрел» комсомольских ячеек.
В главах, посвященных первым дням работы Василия Манджуры на заводе, его участию в разоблачении танцевального салопа Рогаль-Пионтковской, мне и хотелось без всяких преувеличений отразить нравы нашей эпохи с ее непримиримостью к лодырям, с ее борьбой против равнодушных, с ее борьбой за душу каждого молодого хлопца или девушки.
Среди эпизодических персонажей повести «Город у моря» читатель найдет подобного любителя легкой жизни и ее прожигателя Зюзю Тритузного. Его я писал с натуры. Был такой хлыщеватый модник на нашем Первомайском заводе в Бердянске. Как только начинался курортный сезон, он брал до осени отпуск за свой счет и почти все свободное время проводил на пляже или на проспекте. Его сверстники за это время, работая, успевали окончить вечерние техникумы, поступить в институты, стать инженерами, врачами, агрономами, а он как был фланером-пустоцветом, так им и остался. Перед войной я встретил его на Невском проспекте в Ленинграде. Поздоровались, и я, естественно, спросил его, что он делает.
— Да вот «втыкаю» табельщиком на Ижорском заводе, — сказал он, небрежно играя папироской, зажатой в зубах. — Работка не пыльная. Плохо только, что сюда на поезде приходится ездить.
Увидел я в его глазах ту же самую душевную пустоту.