Когда осенью 1939 года Красная Армия стала приближаться к Перемышлю, заставляя гитлеровцев убраться за линию Западного Буга и реки Сан, Котька Григоренко, опасаясь близкого соседства с советскими войсками, переметнулся в Краков. Там он завербовался в диверсионный батальон Степана Бандеры «Нахтигаль», набранный националистами из таких же предателей, как и докторский сынок. Вместе с батальоном «Нахтигаль» прототип Котьки Григоренко ворвался на территорию Советского государства утром 22 июня 1941 года, принимал участие в погромах и убийствах, усердно прислуживал оккупантам.
Он был участником многих полицейских карательных операций на Украине. Ведь он знал ее с детства.
Под Харьковом его ранило партизанской пулей. Уже после разгрома гитлеровцев на берегах Волги Котька Григоренко понял, что Гитлер войну проиграл. И тогда Котька не стал задерживаться ни в Перемышле, ни в Кракове, а «переместился» подальше, на Запад. Сейчас он живет в Гамбурге, в Федеративной Республике Германии, имеет небольшой магазинчик с галантереей и попутно обслуживает секретную службу одной из крупных заокеанских держав. Я знаю его подлинную фамилию и адрес, у меня хранится его свадебная карточка. Возможно, если книга с этим послесловием достигнет Гамбурга и попадет в руки прототипа Котьки Григоренко, особой радости она ему не доставит.
Талантливый актер Николай Рыбников в фильме «Тревожная молодость», снятом по мотивам трилогии режиссерами Александром Аловым и Владимиром Наумовым, сыграл Котьку таким, каким тот оказался на самом деле, сыграл правдиво и жестоко, раскрывая подлинную природу предательства. И без этой жестокости обойтись было нельзя. Политика — борьба миллионов. В этой борьбе проигрывают одиночки и изменники своей Родины. Писать и о них нужно, их нужно показывать, чтобы не остывало в нас чувство ненависти к врагам народа.
…Уже после войны во Львове я совершенно неожиданно встретил одного из самых любимых наших педагогов в гимназии, а потом в трудшколе — Евгения Яковлевича Козинца.
— Наш дiдусь здесь, во Львове, он жив, заслуженный учитель Украинской Советской Республики и на днях справляет золотую свадьбу, — сказал мне один из земляков.
Я пришел на эту свадьбу со скромным подарком — принес нашему «дiдусю» «Старую крепость» с благодарственной надписью — ведь очень многим я обязан в жизни ему — славному и доброму учителю, который пробудил в нас жажду знаний, любовь к книгам.
Через несколько дней, когда мы сидели вдвоем в кабинете Евгения Яковлевича, он, седой, согбенный старик, глядя на меня зоркими, молодыми глазами, спросил:
— Скажите, а кого вы имели в виду, создавая образ учителя истории Валериана Дмитриевича Лазарева?
Я встал, подошел к креслу, в котором сидел «наш дедусь», и, обнимая его, признался:
— Ну, конечно же, вас, дорогой Евгений Яковлевич!
В моем признании не было и грани фальши: наш «дiдусь» воспитал целую плеяду инженеров, врачей, педагогов, музыкантов, писателей. Воспитал тем, что со школьной скамьи учил их принципиальности, честности, жизненной стойкости, учил жить так, чтобы ни один день не пропадал даром, а обогащал бы его учеников новыми знаниями.
Когда в 1962 году заслуженный педагог республики, послу живший прообразом историка Лазарева, скончался, хоронить своего «дiдуся» приехали во Львов с разных концов страны многие его ученики. И поныне они вспоминают его, выражаясь словами Шевченко, «не злим, тихим словом», преисполненным благодарности к этому большому человеку.
Вот одно из писем Евгения Яковлевича Козинца, которое я бережно храню.
«Сегодня получил Ваше приветствие, — писал мне Евгений Яковлевич в мае 1959 года, — и спешу ответить на него таким же искренним поздравлением в надежде, что оно застанет Вас еще в Москве. Да! В Москве я провел не только свои студенческие годы, а и 15 лет преподавательской деятельности в реальном училище. За 19 лет жизни в Москве (1899–1918 гг.) мне пришлось многое видеть, много пережить тяжелого и хорошего: студенческие сходки в предреволюционный период (1900–1904 гг.), отдачу студентов в солдаты, что только помогло студенчеству «разложить» армию, восстание рабочих в 1905 году, в котором и я, подобно Павлу Заломову, со старшими своими учениками принимал на Пресне самое активное участие в деле подготовки рабочих Прохоровской, Даниловской мануфактур и рабочих мебельной фабрики Шмидта. Значительно позже, в феврале и июле 1918 года, имел счастье лично беседовать с В. И. Лениным на общественные темы и по его же совету уехал на Украину «шире открывать двери школы для народа» и открыл их в Каменец-Подольске…»
Это письмо было и остается для меня большой радостью и откровением. Оно подкрепляет написанное задолго до этого выступление, с которым в трилогии обращается к ученикам изгнанный петлюровцами из гимназии историк Лазарев:
— И никогда они мне не простят, что я рассказал вам правду о Ленине…