В двенадцатом часу подан был ужин. Стол, на котором ужинала императрица с августейшим семейством, был сервирован золотой посудой; Потемкин сам прислуживал государыне. Позади стола императрицы был накрыт другой стол, на 48 персон, для лиц, участвовавших в балете. Здесь же было поставлено еще 14 столов амфитеатром. Гости проходили посредине и садились за столы в один ряд, лицом к императрице. Все столы были освещены шарами из белого и цветного стекла. В комнате перед залом находился стол, на котором стояла суповая серебряная чаша необъятной величины, а по сторонам ее две еще большие вазы, доставленные из имения герцогини Кингстон. В других комнатах было еще 30 столов, да кроме того, множество столов стояло вдоль стены, где гости ужинали стоя. После ужина бал продолжался до утра. Императрица уехала во втором часу. Когда она уходила из залы, послышалось нежное пение под орган. Пели итальянскую кантату, слова которой были следующие: «Здесь царство удовольствий, владычество щедрот твоих; здесь вода, земля и воздух дышат твоей душой. Лишь твоим я благом живу и счастлив. Что в богатстве и почестях, что в великости моей, если мысль – тебя не видеть, ввергает дух мой в ужас? Стой и не лети ты, время, и благ наших не лишай нас! Жизнь наша – путь печалей; пусть в ней цветут цветы».
Екатерина выразила Потемкину свое живейшее удовольствие за праздник. Потемкин упал к ногам государыни, прижал ее руку к губам, на глазах его были слезы. Императрица была растрогана и тоже плакала.
Замечательно, что о великолепном празднике Потемкина не было упомянуто ни слова в ведомостях того времени. Причина такого молчания заключалась в начинавшемся могуществе другого любимца, Пл. Зубова.
После этого праздника императрица еще раз посетила Потемкина в июне, а через два месяца и сам владелец покинул дворец, чтобы не возвращаться уже сюда более. В последние месяцы жизни Потемкина празднества уже его более не развлекали. Малодушный страх смерти обуял его; он хандрил и тосковал.
Когда Екатерина II получила известие, что Потемкин очень болен, то поехала ко всенощной в Невскую лавру и пожаловала в церковь Благовещения большое серебряное паникадило, золотую лампаду к раке святого Александра Невского и несколько сосудов с бриллиантами. Когда же пришла весть, что Потемкина не стало, императрица заплакала и несколько дней сильно грустила. Екатерина говорила про Потемкина: «Он имел необыкновенный ум, нрав горячий, сердце доброе; глядел волком, и потому не был любим, но, давая щелчки, благодетельствовал даже врагам своим. Трудно заменить его; он был настоящий дворянин, его нельзя было купить. C’etait mon е́lève, – писала она к принцу Нассау-Зигену, – homme de génie, il faisait le bien à ses ennemis, et с’est par cela qu’il les désarmait»[475]
.Потемкин умер 5 октября 1791 года на пути из Ясс в свой любимый Николаев; отъехав от станции 37 верст, он приказал остановиться.
– Будет теперь… – произнес он, – некуда ехать… я умираю! Выньте меня из коляски, я хочу умереть в поле.
Его вынесли на постели и положили на траву; полежав более трех четвертей часа, он стал отходить, вздохнул три раза и скончался. Один из казаков, бывших в его свите, положил покойному на глаза два медных пятака, чтобы веки сомкнулись.
Державин сказал о кончине Потемкина:
Труп Потемкина, окруженный факелами, был привезен обратно в Яссы. По прибытии тело было анатомировано и бальзамировано; на месте кончины князя был оставлен казацкий пикет с воткнутыми пиками и затем воздвигнут каменный круглый столб; столб этот существовал еще в 1811 году.
Отпетое тело Потемкина стояло в Яссах до ноября и затем было перевезено в город Херсон и поставлено в подпольном склепе крепостной церкви Святой Екатерины. Гроб оставался неопущенным в землю с 23 ноября 1791 года по 28 апреля 1798 года. Жители Херсона здесь служили панихиды и приходили, как рассказывают, поклониться праху Потемкина; то были преимущественно старообрядцы, которых Потемкин вызвал из Турции.
Император Павел не любил Потемкина; у него ничего не было общего с ним, мнения и убеждения одного шли вразрез с образом мыслей другого. При вступлении на престол из бумаг Потемкина он увидел, как много тот вредил ему в мнении императрицы.