Старая немецкая сказка, или Игра в войну (сборник)

И вот к чему все это привело. Ну, все-все, о чем я с самого начала рассказывал.

Мы с Колькой не иначе как на другой же день встретились. В детстве без друзей-приятелей дня не проживешь, не то что сейчас. Лучше или хуже становимся мы с годами? Приличные люди – явно хуже, плохие – внешне воспитанней. А!..

Колька все оправдывался, что рванул тогда когти с рынка. Если б, посуди, не удрал, продавщица и с него б кепку сорвала, как с грядки. Не один, а двое подзалетели бы – чего ж хорошего!

Действительно.

Мы сидели на скамейке у входа в Кольцовский сквер и решали, куда пойти: в цирк шапито пролезть или, как всегда, на реку сгонять. И тут перед нами возник Соколов. Один. Без никого. Искал ли он меня, караулил или случайно нарвался – не знаю. Скорее, случайно, летом все на улице: кого угодно неизвестно где встретишь.

– А ну, хромай отсюда, – угрожающе сказал он Кольке.

И Колька послушно похромал. Ведь не слабак – куда крепче меня. А кореша своего мигом бросил. Завтра опять скажет: ну, вдвоем подзалетели бы – чего ж хорошего!.. В одиночку он, может быть, и не сладил бы с Соколовым, но вдвоем мы бы ему не уступили. Да и не стал бы Соколов один связываться с двумя. Вот и взял Кольку на понт. Если б тот не ушел, Соколов побазарил бы для приличия и убрался восвояси. А собственно, чего обижаться на приятеля? Разве я сам не такой? Не уходил в кусты, когда кто-нибудь над Кривым измывался? Мы с ним тоже могли бы не раз за себя постоять, но…

Я думал: сейчас Соколов для начала как врежет! И уже руки наготове держал: не отбиваться, нет, – лицо закрыть.

А он деловито:

– Хиляем быстрей. Юрка на Вогрэсовском мосту ждет.

Я еще медлил, ища какой-нибудь лазейки отвертеться.

– Ну? Ну? – Приближался трамвай, Соколов подтолкнул меня, мы рванули и вскочили на подножку.

– А этот хмырь откуда? – спросил он лениво, без всякой угрозы.

– Колька? Из моей бывшей школы.

– Слышь, а ты тогда менту на нас ничего не наклепал? – как бы равнодушно сказал Соколов.

– Не стукач, – обиделся я.

– Я Юрке то ж самое сказал! Толян, говорю, не из тех. Понимает, когда разыгрывают. Нет, как она тебе пасть раскрыла: мои кро-о-шки! – захохотал он.

И мне теперь тоже стало смешно. Мы ехали и хохотали. Но все-таки было не по себе. Я на всякий случай посвистал своим жучатам и дал им обычный наказ…

– А о чем вы с ментом всю дорогу толковали?

Вон оно что! Я ему мигом подкинул наживочку:

– Так он же друг отца.

– …Твоего?

– Твоего, – усмехнулся я.

– Да-да-да. А я-то гляжу, чего он такой добрый! Трешник выложил, кепочку отряхнул. Теперь понятно, – озадачился Соколов. Он и не представлял себе, что можно сделать что-нибудь доброе просто так, задаром.

– А чего ж он к вам домой не зашел? – все-таки грызло его сомнение. Уж очень ему не хотелось, чтоб у меня был знакомый милиционер.

– Отец который день дежурит, – на мякине меня не проведешь.

Соколов недолго огорчался, он привык из всего извлекать пользу.

– Свой мент – это хорошо, – в конце концов изрек он. – Если вот заметут, ты пойдешь и попросишь: друг у меня, Леха, с первого класса дружим – запомни, с первого! – наговорили на него.

– Кто – наговорил? – прикинулся я.

– Ты что, придурок?! – привычно рассвирепел он. Но тут же тон изменил, с приятелем милиционера нужно говорить по-другому. – Мало ли кто… Это я тебе на всякий случай, если гореть буду.

– А-а, – понимающе протянул я. – Значит, после того, как тебя вдруг посадят?

– Тьфу ты… Не после, а до!! – проревел он. – До того!

Тут нас втащил с подножки кондуктор, и Соколов даже заплатил за меня, будущего избавителя, тридцать копеек.

Я вот вспоминаю его и все думаю, что с ним сталось. Или сидит, или временно на свободе. Ему на роду было написано. А может, тихо спился, глядя на своих деток – дебилов… А почему я ни разу не попросил всемогущих собачек, чтобы они навсегда разделались с моими мучителями – отправили бы их под трамвай, что ли? Тогда мне и в голову такое не приходило. Я почему-то чувствовал, даже знал, что жучата только на доброе способны: выручат, помогут, но ничего не станут делать во вред, особенно что-то злобное, страшное.

Так на чем я остановился?..

Перед рекой мы сошли. Тогда мост напротив Вогрэса понтонный был и трамваи на ту сторону не ходили. На ржавых понтонах обычно сидели рыболовы, ловили донками густеру.

На мосту я увидел Степанчикова. С ним было несколько пацанов. Не думаю, что он посылал специально за мной. Просто Соколов хотел выслужиться и притащил меня сюда – пред светлые очи.

Леха начал что-то шептать Юруне на ухо, поглядывая на меня. Догадываюсь, о чем речь. Не иначе о моем милиционере. Хотя что Степанчикову какой-то рядовой милиционер, когда у него у самого отец – фигура! Но и связываться со мной, понятное дело, теперь не захочет, надеюсь. К чему зря нарываться? Отец – это крайний случай, разменивать его на мелочи глупо.

– Здорово, – подошел ко мне Степанчиков. – Нигде не видно. Чего скрываешься?

Можно подумать, я скрываюсь не по его милости. Спасибо моим собачкам, опять пронесло!

– Болел…

– А теперь?

– Как видишь.

– Выздоровел?

– Вроде…

– Тогда ништяк!

– Прыгаете? – спросил я с завистью.

Ребята собирались здесь неспроста. У нас была та игра! Когда показывался буксир или баржа, заранее начиналась разводка средней части моста. И тогда мы прыгали с одной половины на другую – как через пропасть. Чем больше расстояние взял, тем почетней. Нужно еще и учитывать, что разводные понтоны не стоят на месте, – прыгай с запасом. Соревнование – блеск. Ну, в крайнем случае рухнешь в воду, заодно искупнешься.

– Будешь? – снизошел Степанчиков.

– Ясно, буду, – и я быстро разделся.

Как раз на фарватере за бакеном, пыхтя, появился буксир, требуя гудком дороги.

Движение перекрыли, последние машины покинули настил, заворчали лебедки, все задрожало, и средние понтоны медленно стали расходиться в стороны… Совсем мальцы уже перепрыгивали с визгом, наша бражка их разогнала, очистив себе разгон. Обычно мы прыгали сразу по двое, по трое, больше нельзя, мост узковат: машины ходили в ту и другую сторону попеременно, выстраиваясь по берегам. Потрясающее это чувство – пролетать над все растущей внизу полосой воды, а затем чуть не вспахивать носом доски на другой половине моста. На нас и орали, и канат по краю натягивали. Нo мы ж не безрукие, долго ль те канаты скинуть. Иногда и драки вспыхивали меж разных компаний за право первенства. Однако старались не связываться, иначе и тех и других – разгонят. Целый день мы на мосту провели, время летело незаметно. Жутко подумать, полвека уже отмахнул, а никак не привыкну к тому, что лето быстро уходит. Ждешь будто манны небесной, только наступит – туда-сюда, – пролетело. Да и лето теперь какое-то пасмурное. Раньше, по-моему, всегда светило солнышко…

Напоследок, уж под вечер, прыгали мы втроем: я, Леха и Юрка. Соколов всех обогнал и удачно перемахнул первым. Вторым прыгнул я… Почти одновременно со мной – увидел краем глаза – пролетел Степанчиков. Я-то, не рассчитав, сразу упал в реку, а ему бы еще чуток – и на той стороне. Но ведь понтон не стоял на месте – Юрка и шарахнулся о край руками и грудью.

Меня сносил быстряк… Его тоже потащило, он захлебывался, выдергивал голову над водой, рот – как черная дырка. Никто к нему не кинулся. Ни верный ординарец Соколов, ни другие прихлебатели – никто. Я видел, как лебедочник метнул спасательный круг.

Круг шлепнулся, не долетев до Юрки.

Степанчиков точно бы утонул. Мало того что оглоушило – у него оказались сломанными два ребра. Кормить бы ему рыб на дне. Зачем я к нему рванулся? Так, инстинкт… Никто бы меня упрекнуть не посмел. Сами стояли разинув рты. И вообще, могло бы запросто быть два утопленника вместо одного, когда я его по-идиотски спасал. Помнил, конечно, что нужно хватать за волосы – теоретик, – а схватил за руку. Ну, он был поживучей Кривого, уже не дышал, зато вцепился в меня всеми щупальцами, не отдерешь.

Я забултыхался и, говорят, засвистел, заорал – дико!.. Соколов потом интересовался: какого это жука я перед смертью звал? Н-да… К нам несло круг, я вцепился в него так же намертво, как Юрка в меня. Повезло.

Ну, тут уж и лодку спустили, продержался, пока подошла…

– Теперь тебе медаль дадут! – завидовали мальчишки, когда я одевался, все никак не попадая ногой в штанину.

Меня трясло вдвойне. И от пережитого, и от того, что я тому гаду жизнь спас. Перестарались мои жучата, нашли кого пожалеть!..