Старая записная книжка. Часть 3

После отправились мы в Stift Strahow и бегло осмотрели библиотеку, потому что было уже около 12 часов и Pater Adolph Fischer, добрый и веселый старичок, боялся опоздать к трапезе. Несколько раз с хохотом повторял он мне, что помнит Суворова.

Осмотрели церковь. Отправились в St. Veils Kathedrale в Градшине. Серебряная гробница Св. Непомуцена и проч. и проч., подсвечник из храма Соломонова. Во дворце древняя зала Wrati'слава, заново подготовленная и устроенная, с трибунами и лавками, в силу и в ожидании конституции, которая при рождении своем умерла. Испанская и немецкая залы. Замок Валленштейна с садом и с гротом, в котором купался Валленштейн. В летнем дворце королевы Анны расписывают залу картинами из чешской истории. Обедали в Cafe Francais с Ганкой и комендантом. После обеда осматривали Museum, находящийся под ведением Ганки. В отделении естественной истории, между прочим, собрание 30000 разнородных жуков. Митрополит Амвросий мог бы остаться довольным. Когда Александр Тургенев представлял ему Жуковского, он приветствовал его желанием: «Дай нам Бог поболее таких жучков».

Ездили в сад князя Кинского. Вечером в театре.

14-е. Ездил я с Ганкой осматривать разные храмы и, между прочими, die Teynkirche (от слова тына, забор), вероятно, древнейшую церковь в Праге.

Жаль, что теперь загорожена она не тыном, а домами. Ездили в мастерские ваятелей братьев Максов. Эммануил Макс работает теперь над колоссальной статуей Радецкого, которая будет воздвигнута в городе. Надгробный камень (памятник), представляющий спящую женщину (кажется, графиню Мико), также очень замечателен. Были и у третьего ваятеля, молодого чеха, которого имя я, к сожалению, забыл. Он был пастухом и для забавы занимался резьбой из дерева. Эти опыты попались в руки Schwanthaler, который их оценил и призрел и образовал молодого художника. Мало заказывают ему работы потому (по словам Ганки), что он чех, а не немец. Те же жалобы, что и у нас.

Были в типографии Haase, одной из величайших на твердой земле.

Работают до 700 человек. Русские и славянские шрифты очень хороши. После с женой и с Лизой ездили в Градшин. Обедали дома с Ганкой. Показывали нам окно, в котором убита была княгиня Виндишгрец.

Вечером в театре, в ложе баронессы Kotz. Певица Wildauer в опере Дочь полка. После театра ездили на Sophieninsel, где была музыка и освещение по случаю Anna-Fest. В числе городских украшений замечателен памятник императору Францу II, сооруженный одним из братьев Мах. Тут представлены, в виде фигур, разные области в Богемии, каждая со своей особенной принадлежностью. Мало трех суток для осмотрения Праги, которая прекрасна и любопытна во многих отношениях. Лучшего путеводителя не мог я иметь.

Ганка был неразлучно со мной во все это время.

15-е. В начале 11-го часа утра отправились мы по железной дороге и благополучно прибыли в Дрезден в 5 часов пополудни. Эта поездка – лучшее доказательство, что мое здоровье поправилось и что я духом ободрился. В прошлом году не мог я без ужаса думать о железной дороге и всюду разъезжал в допотопной карете, на удивление почтарям и лошадям, которые уже отвыкли возить проезжающих. Сторона от Праги по берегу Молдавы почти вплоть до Боденбаха довольно плоская и мало живописная. Но после природа оживляется, а Саксонская Швейцария развивает картины чудесной красоты, которыми любуешься на лету. Остановились мы в Britisch Hotel. Писал Лизе Карамзиной.

А вот что я вписал и Ганке в его памятную книжку: «Слово дано от Бога человеку на благо и с тем, чтобы люди друг друга разумели и вследствие того друг другу сочувствовали и помогали. Слово должно быть орудием мира и братского дружелюбия между народами и между правительствами. Горе тем, которые употребляют этот дар во зло и обращают его в орудие вражды, ненависти, зависти и междоусобий. Мы, славяне, дети слова, расторгнутые ошибкой, чтобы не сказать преступлением истории, все еще родные братья по крови, по слову. Этой живоначальной и неистребимой силе обязан я за наслаждение, которое здесь встретил и с которым беседовал на родном языке с просвещенным и добродушным хозяином этой книги, в которую с радостью и благодарностью вписываю имя свое. На добрую память P.W.»

21-е. С Дрезденом уживаюсь я как с старым приятелем. С удовольствием вижу снова знакомые лица и знакомые места. Почти каждый день, часу в 8 утра, начинаю прогулкой в Grosse-Garten, который великолепно зелен и тенист. 20-го отправился я с Видертом, в 7-м часу утра, в Freiberg, за отысканием следов Ломоносова. Но и эта моя франклинская экспедиция, кажется, останется безуспешной. Ледяные горы немецкой флегмы загородили путь к желаемой цели, хотя и обещали мне порыться еще в старых бумагах покойного профессора Henkel, на которого указал мне Погодин.

Дело в том, что во время Ломоносова Горная Академия еще не была устроена и, следовательно, в официальном архиве ничего отыскать нельзя.

Странно, что имя Виноградова, товарища Ломоносова, осталось в памяти, а следы Ломоносова совершенно простыли. Вот тебе и слава!