Читаем Старец Паисий Святогорец: Свидетельства паломников полностью

С тех пор я часто встречался с ним на Святой Горе и в обители в Суроти во дни благополучия, но также и в трудные времена. Один раз мы вместе служили ночную службу в честь святого Иоанна Богослова в одноименной кутлумушской келлии, где жил иеромонах Григорий с острова Лесбоса. Ночь для меня удивительная, вечная: с 25 на 26 сентября (по старому стилю) спасительного 1985 года. Каждую нашу встречу, как и тогда, наш разговор начинался либо мною, либо им с воспоминания нашей первой встречи в каливе Ипатьевской. Ни он, ни я не могли вспомнить, что мы тогда говорили, незнакомые друг другу, знакомые, однако, Богу.

Таким, в нескольких словах, были мои встречи с человеком Божиим, со старцем Паисием. Мы все больные по нашей природе люди. Ищем опоры в нашем духовном подвиге от святых мест и от святых людей. Человеколюбивый Бог, снисходя к нашей немощи, дает нам и то и другое, когда мы этого просим, в соответствии с нашей нуждой и с нашим желанием.

Гунарис Георгиос, профессор теоретической физики Салоникского университета имени Аристотеля

Мне часто случалось бывать у старца Паисия.

Когда я к нему приезжал, то ощущал, что он — богатый, а мы — нищие, просящие у него милости и теснящиеся вокруг него, чтобы получить благословение.

Когда однажды мы беседовали наедине, он говорил со мной, как будто бы знал меня. Он дал мне советы, касающиеся моей личной жизни и моего поведения, прежде чем я успел ему что-либо рассказать. Он как будто бы знал, как я жил и как вел себя.

В 1993 году мы поехали с Костасом, моим младшим сыном, в келлию старца. По дороге встретили случайно еще одного друга, который в тот день причастился и считал, что это дает ему какие-то особые права. Как только мы встретили старца, друг сказал: «Отче, мы вас сфотографируем». Мы же с сыном, хотя у нас и был фотоаппарат, не решились попросить об этом, знали, что он не соглашался. Однако старец согласился сфотографироваться со мной и с Костасом, которому он к тому же сказал: «Выучишь два языка, возьмешь благословение родителей, придешь сюда, и я тебя сделаю монахом!»

Ханну Пойхонен, преподаватель богословия Народной академии при Ново–Валаамском монастыре (Финляндия)

Я познакомился со старцем Паисием в 1989 году.

Это был день Пятидесятницы, и я думал, что в Панагуду съедется много народа. Однако этот день совпал со днем выборов в Греции, и в результате я оказался единственным паломником в келлии старца. Он принял меня со свойственной ему добротой. Мы проговорили целый час на разные насущные темы. Меня поразило то, что мы так легко понимали друг друга, хотя мой греческий был на начальном уровне. Старец с большим терпением расспрашивал меня о моей Родине — Финляндии, о нашей Церкви и в то же время плел четки. Когда мы закончили, он дал мне большой пластиковый пакет, потому что мог пойти дождь, как он сказал. Я продолжил свой путь к Иверскому монастырю. Спустя немного времени на самом деле пошел сильный дождь. Накрывшись пакетом старца, я практически не промок и мои вещи не пострадали. Пластиковый пакет старца стал для меня символом заступничества его молитв, а также молитв всех ныне живущих святых.

Когда следующей осенью я приехал со своей супругой в Грецию, чтобы писать докторскую диссертацию по богословию в университете имени Аристотеля, то стал ездить регулярно, почти каждый месяц, на Святую Гору. Однажды, скорее всего это был 1991 год, я попросил у старца благословения перевести на финский язык житие святого Арсения, которое написал он сам. Он посмотрел на меня очень внимательно, немного улыбаясь, и не ответил. Думаю, он хотел понять, серьезно я это сказал или только из вежливости. Когда после встречи я уже вышел из сада и был готов уйти, старец догнал меня сзади с книгой в руке: «Возьми этот английский перевод; он тебе очень поможет». Финское издание немного задержалось и вышло только в 2002 году. Я очень рад, что старец принял мое стремление выполнить перевод как малый дар моей безмерной благодарности к нему. Без моей инициативы монастырь святого Иоанна Богослова в Суроти дал мне разрешение перевести также и письма старца. Для меня это знак, что старец не забыл и меня, последнего, но участвует в моей жизни и в жизни моей супруги.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
100 великих кумиров XX века
100 великих кумиров XX века

Во все времена и у всех народов были свои кумиры, которых обожали тысячи, а порой и миллионы людей. Перед ними преклонялись, стремились быть похожими на них, изучали биографии и жадно ловили все слухи и известия о знаменитостях.Научно-техническая революция XX века серьёзно повлияла на формирование вкусов и предпочтений широкой публики. С увеличением тиражей газет и журналов, появлением кино, радио, телевидения, Интернета любая информация стала доходить до людей гораздо быстрее и в большем объёме; выросли и возможности манипулирования общественным сознанием.Книга о ста великих кумирах XX века — это не только и не столько сборник занимательных биографических новелл. Это прежде всего рассказы о том, как были «сотворены» кумиры новейшего времени, почему их жизнь привлекала пристальное внимание современников. Подбор персоналий для данной книги отражает любопытную тенденцию: кумирами народов всё чаще становятся не монархи, политики и полководцы, а спортсмены, путешественники, люди искусства и шоу-бизнеса, известные модельеры, иногда писатели и учёные.

Игорь Анатольевич Мусский

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное