Старое пианино

Наконец они встали. Он взял руку Лизы и прижал к губам, глядя при этом девушке в глаза. Она задрожала всем телом, выдернула руку – не сразу и с видимым усилием – и побежала по аллее по направлению к дому. Мужчина постоял, наблюдая за ней, затем пошел в противоположную сторону.

Я был поражен, кроме того, убедился, что незнакомец не был гостем в доме, а явился откуда-то извне. Я твердо решил выяснить, кто он такой и откуда взялся, поэтому незаметно последовал за ним. Но стоило ему скрыться за поворотом в боковую аллею, как сей джентльмен пропал, буквально испарился. Я бросился туда-сюда, но спрятаться там было негде. Даже если бы он рванул по-спринтерски к заброшенному строению бывшей конюшни, я успел бы его засечь. Я все же заглянул в конюшню и чуть не поплатился за это зрением: огромная черная птица с криком метнулась мне в лицо, выпустив хищные когти, я едва успел увернуться, но зевать не стал, сразу выскочил наружу, не дожидаясь новой атаки.

– А что за птица? – заинтересовался Михалыч.

– Коршун, но необыкновенно крупный. А главное, абсолютно черный. Дело в том, что окраска взрослого черного коршуна на самом деле темно-бурая, брюхо светлее, с пестринами, верх головы светлый. А этот саженно-черный без малейших просветов. Я сам натуралист, но таких крупных и черных особей не припомню, в нашем лесу ничего подобного не водилось. О диковинной птице я вечером рассказал напарнику. Мы пришли в конюшню на следующий день, взяли фотокамеру, но птицу не обнаружили.

– А может, орел? – предположил Ярик.

– Нет, что ты, орлы здесь не водятся.

– А Лиза, что случилось с Лизой? – все не терпелось Максиму.

– С того дня она начала меня сторониться. Мои визиты стали ей неприятны. Она грубила мне, открыто гнала от себя. Я был отвергнут и невыносимо страдал. В то же время она никуда не ходила, ни с кем не встречалась. Для меня ее поведение было загадкой, но я, сам не знаю почему, был твердо уверен, что причина ее холодности – таинственный незнакомец.

– Не могу простить тебе, Вася, что ты не предупредил меня о незваном госте, – посетовал Веренский. – Хотя винить некого: все, что случилось, – следствие моей низости, жадности, тщеславия.

Я поздно заметил, что Лиза переменилась. Когда я хватился, она была уже почти невменяемой. Она перестала есть, спать, могла часами сидеть и смотреть в одну точку, на расспросы не отвечала. Я решил обратиться к врачам.

Поздним вечером я зашел к Лизе, чтобы уговорить ее лечь на обследование в клинику. Она готовилась ко сну, на ней был легкий пеньюар поверх ночной сорочки. Я стал говорить с ней, но она не отвечала и смотрела на меня как-то странно, напряженно, взволнованно, в то же время не вникая в смысл моих слов.

– Лиза, ты слушаешь меня? – тихо спросил я и взял ее за плечи.

Она отстранилась с непередаваемым выражением, как будто в моем прикосновении было что-то нечистое.

– Лиза, да что с тобой?! – воскликнул я. – Скажи хоть слово, не молчи, умоляю, доченька!

– Я тебе больше не дочь, – сказала она чужим голосом. – У меня нет родителей. Я ухожу от вас к мужчине, которого люблю.

– К кому? – опешил я. – К Васе?

Она зло расхохоталась. Мне не доводилось слышать, чтобы моя дочь так смеялась.

– Она уходит ко мне, – раздался у меня за спиной голос, который я узнал мгновенно. Меня прошиб холодный пот. Я, как и в первый раз, ощутил дыхание тлена и что-то неимоверно давящее, тоскливое.

Я медленно повернул голову, все еще надеясь, что ненавистный голос мне померещился, но нет, это был он, Себ, во всем блеске своего гибельного обаяния, сарказма, сокрушительного притяжения всех низменных соблазнов, он был стихией разрушения, апофеозом зла.

Я закричал и отшатнулся, ужас пронзил меня с головы до ног.

– Прочь, демон, – задохнулся я, отгораживаясь от него руками. Меня трясло, я еле выговаривал слова. – Я перекрыл тебе доступ в наш мир, как ты здесь оказался?

– Жалкий, презренный червь, – зашипел он мне в лицо, словно огромная черная змея. Глаза у него занялись огнем, который при нараставшей свирепости Себа все больше и больше светлел, пока не раскалился добела, как металл в тигле. – Ты стоишь того, чтобы превратить тебя в кучку пепла. Я ведь сказал тебе, что за обман придется платить. Для начала я заберу твою дочь, а после придумаю для тебя самую мучительную казнь.

– Ты ждал девятнадцать лет? – беспомощно пролепетал я, плохо соображая, что говорю.

– Глупец, что значат для бессмертного девятнадцать лет? Бестолковый, дрянной человечишка. Ты равняешь меня с собой? Кого ты хотел перехитрить, ничтожный слизняк?

Он подошел к Лизе и властно обнял ее одной рукой, другую положил ей на грудь и сделал это на редкость непристойно, как обращаются с продажной девкой. Лицо у него при этом было циничное, губы искривила грязная улыбка.

– Справная деваха, молочная, откормленная, ты хорошо за ней смотрел, молодец! Есть чем позабавиться. Ты хочешь ублажить меня, Лиза?