Старопланинские легенды

— Дорого, все дорого, кум Эню! Вынешь утром пару яиц из-под курицы — вот и все… Много ли на них купишь? На горсть соли да на кусок мыла, может, еще наскребешь, а уж о спичках, о керосине и думать забыли. Кабы еще здоровье было, так и его нету…

— Как там Иван? Что поделывает?

— Что ж ему, Ивану, делать? Лежит. И откуда взялась она, эта хворь? Откуда? Нынче, на Богородицу, семь месяцев будет, как за работу не брался. Душит его что-то, давит в груди. Исхудал, еле на ногах держится. Пожелтел, почернел, как земля. Люди советуют: отвези ты его в больницу, положи, говорят, на телегу и отвези…

— Для больницы деньги нужны, — сказал Эню.

— Нужны, как не нужны. — Женщина вздохнула, затем продолжала: — Да еще и буйволица третьего дня пала. Выгнала утречком здоровехоньку, ничего ей не было, а вечером, как пригнали, свалилась у ворот и околела. Вот горе-то какое, кум, плакали так, будто человек помер…

— Падеж сейчас среди скота, — сказал Эню, — и у меня телка сдохла.

— Ни мяса с нее, ни кожи, с буйволицы-то. Фелшер пришел и говорит: «Не смейте это мясо есть, заройте вместе со шкурой…» Ох, горюшко наше! Не знаю, что и делать…

Женщина замолчала, но, прислушавшись, Серафим понял, что она перешла на шепот. Внезапно до него донесся громкий голос Эню.

— Нет у меня денег! — крикнул он. — Где я их тебе возьму? Нет у меня…

— Не говори так, Эню, не гони меня. Ты один помочь можешь… К кому ж мне, бедной, идти? Христом-богом молю…

— Отстань! Говорю тебе, нет у меня денег! — выкрикнул Эню.

Женщина заплакала. Серафим слушал, как она всхлипывает и скулит, словно побитая. В дверях появился раздосадованный Эню, посмотрел вдаль ничего не видящими глазами. Серафим тихонько убрал хлеб в котомку и встал. Женщина вышла из кофейни и пошла прочь. Она так повязалась платком, что лица ее не было видно, но по походке Серафим догадался, что она еще молода.

— Денег просит? — шепотом спросил он Эню.

— Денег! Только где я ей возьму? Что я, банк, что ли? Хочет мужа отвезти в больницу… Нет у меня денег! — все еще сердился Эню.

— Нужда… Видать, за горло взяла, как говорится…

Хотя Серафим работал полегоньку, не спеша, однако сидеть без дела не любил. У дома Эню, неподалеку от кофейни, были свалены камни, бог весть когда привезенные; как свалили их, так они и лежали. Серафим собрал их в одно место и аккуратно сложил, потом сходил за водой, попрыскал перед кофейней и старательно подмел…

В этот день Серафим остался в гостях у Эню, но в кофейне спать отказался. Выйдя на площадку перед кофейней, он стал устраиваться там на ночлег.

— Ты бы шел под стреху, мил человек! — сказал Эню. — Ложись на скамью, к стене спиной привалишься.

— Нет, мне здесь лучше.

— Продует тебя.

— Пусть дует. Вот когда помру, там дуть не будет, а здесь пусть дует, пусть овевает…

Он смотрел на Эню и улыбался своими слезящимися глазами. «Боится, как бы не обобрали», — подумал Эню, заметив, что Серафим снова пощупал у себя за пазухой. Он оставил его в покое, запер кофейню и ушел домой.

На другой день Эню пришел, чтобы открыть кофейню, позднее обычного. Серафим сидел на скамье и завтракал так же, как вчера, отрезая хлеб ножичком. Эню подошел, пристально посмотрел на него и спросил:

— Ты что ж это сделал?

— Что я сделал? Ничего я такого не сделал, — кротко ответил Серафим.

— Отдал деньги Павлине, той, что ввечеру приходила в долг просить. Я только что от них, она сама мне сказала. Как это можно ссужать деньги человеку, которого совсем не знаешь? А что, если она обманет, не отдаст?

— Да нет, отдаст. Пусть отвезет мужа в больницу, может, помогут ему доктора. А деньги-то мои она отдаст. Знаешь, какой у нас уговор? Когда господь ей, она — мне. Мне не к спеху…

Эню молчал, закусив губу.

— А пальто? На что ты пальто купишь? — спросил он.

— Да ведь есть у меня пальто. Вот оно! — Серафим взял со скамьи пальто и развернул его. — Хорошее оно у меня, ничего ему не делается…

Он улыбался и легонько качал головой, будто считал заплаты или что-то припоминал. Вот уже лет десять, а то и больше, как Серафим собирался купить себе новое пальто. В молодости он заработок свой пропивал. Теперь пить бросил — здоровье не позволяло — и деньги обычно кому-нибудь отдавал, как отдал их в это утро Павлине. С давних пор начали появляться на его пальто эти большие серые заплаты из грубой ткани.

— Хорошее оно, мое пальто, — продолжал он с какой-то особой радостью в голосе. — Вот залатаю и еще одну зиму прохожу. А коли мне на роду написано, так, может, и перед богом в нем предстану. Может, оно там, на том свете, сослужит мне добрую службу. Может, мне там новое пальто дадут, золотое… драгоценное, как говорится…

Серафим обращался к Эню, но не смотрел в его сторону. Потом опустил пальто на колени, взглянул куда-то вдаль и улыбнулся.

ЖЕНСКОЕ СЕРДЦЕ