Старопланинские легенды

Никола, Димитр и Илия оказались в одном из первых рядов, так что им все видно. Вначале они внимательно следили за службой, но после обычной литургии начался молебен, а затем панихида. Служба тянется уже несколько часов; кажется, ей не будет конца. Земляки устали, они уже ничего не слышат, тайком позевывают и то и дело переминаются с ноги на ногу. Но тут панихида дошла до того места, когда начинают петь ирмосы. У них красивая и трогательная мелодия. Внимание сразу пробуждается, теперь уже никто не шелохнется, даже не кашлянет. Командир полка стоит все там же, но почему-то только теперь стало заметно, как он неподвижен, какая благоговейная отрешенность на его лице. Воцаряется напряженная, торжественная тишина. Солнце льет потоки ярких лучей, ветер ласково треплет знамя, вот на секунду блеснули яркие краски и золотое шитье, а когда среди службы наступает короткая пауза, явственно слышится тихий шелест шелкового полотнища.

Хорошо поет Стоил! Голос у него хрипловат и даже надтреснут, но порой, особенно в низком регистре, он неожиданно звучит задушевно и тепло, льются потоки мягких басовых звуков, исполненных мольбы, упования и какой-то тихой скорби. Это простое, безыскусное пение невольно завладевает всеми, умиляет, волнует.

— «Господи! — громко поет Стоил. — Огради душу мою от уныния, утверди меня в вере твоей… Аллилуйя!»

Стоил выше ростом и крупнее всех, кто стоит рядом. Но во всей его фигуре сейчас есть что-то угнетенное и печальное. Он сильно горбится, измятая шинель топорщится на спине, донельзя короткие рукава открывают выше кисти его большие, грубые руки. Оба певчих пользуются одним и тем же требником. Заканчивая, Стоил, не глядя, передает требник своему напарнику; допев ирмос до конца, он сгибается в глубоком поклоне и, осенив себя широким крестом, застывает, неподвижно уставившись в землю, прижав к груди правую руку. У него вид человека, потрясенного горем.

Вокруг по-прежнему царит напряженная, глубокая тишина. Солнце ослепительно сверкает на золотом облачении священника, на офицерских погонах и саблях. Знамя медленно, точно в дремоте, разворачивается, колышется и чуть слышно шелестит. Никола, Димитр и Илия не сводят глаз со Стоила. На лице у Николы выражение строгое и сердитое, а у Димитра и Илии рты разинуты, глаза широко раскрыты. Когда поет другой певчий, они не слушают, не обращают на него внимания. Ждут, когда наступит черед Стоила. Тот перекрестился — крестятся и они. Но вот Стоил опять берет требник и запевает:

— «Сбился с пути я, заблудшей овце подобно. Спаси раба твоего, господи, ибо не забыл он заповедей твоих! Аллилуйя!»

На этот раз ирмосы поют не на церковнославянском, а на болгарском языке. Каждое слово обретает более ясный и глубокий смысл, и, когда поет Стоил, молитва звучит как его собственная исповедь. Никола, Димитр и Илия чувствуют это, и мучительно горько становится им и за него, и за себя; но в то же время ими овладевает то чувство примирения перед лицом неотвратимой силы и та сладостная и спокойная печаль, какие испытывают все, кому предстоит умереть за нечто великое и дорогое.

Долгая служба наконец заканчивается. Начинаются речи. Первым говорит отец Вырбан. От чисто духовной темы он внезапно переходит к политике и, воздав восторженную и прочувственную хвалу болгарскому солдату, вслед за тем свирепо набрасывается на все великие силы и ту великую сумятицу, что именуется Европой. У него, видно, много накипело на душе, но под воздействием частых взглядов полковника отец Вырбан вспоминает о цензуре и начинает изъясняться так иносказательно и туманно, что солдаты почти ничего не понимают. После него очередь командира полка. Прежде чем начать, он вперяет в ряды солдат долгий и строгий взгляд, от которого всех разом сковывает ледяное молчание. Полковник делает несколько шагов вперед, оборачивается то в одну, то в другую сторону, и тяжелая бахрома на концах широкого пояса бьется об эфес его сабли. Жестами приковывая к себе внимание, он говорит подчеркнуто и отрывисто, выталкивая из себя слова так резко, словно силится отбросить их как можно дальше.

— Солдат, — говорит полковник, — должен быть храбр, послушен и вынослив… Кроме того, он должен обладать еще одной добродетелью: быть терпеливым. Солдаты! Необходимо терпение, терпение и терпение!

Полковник заканчивает речь, и офицеры расходятся по своим местам. Все испытывают облегчение; в рядах — движение и легкий шум. Взяв свой ранец и винтовку, Стоил возвращается в строй. Лицо его все еще бледно и сосредоточенно. Никола, Димитр и Илия встречают его молча, одним только взглядом, но в этом немом взгляде столько умиления и любви! Димитр беспокойно переминается с ноги на ногу; ему явно не терпится что-то сказать. Стоил стоит в первой шеренге. Димитр наклоняется к нему и шепчет:

— Стоил!

— А?

— Помнишь?.. Того… Засуха была. Молебен о дожде служили. Там, у холма, в засушливый год…

— Ну и что?

— Так, вспомнилось… Ты, того… тоже так пел…