Старопланинские легенды

Стоил возвращается к землянке. Хоть и много усилий приложил он, чтобы подтянуться и поскладнее одеться, это вовсе ему не удалось. Ремень чересчур затянут, шинель кажется еще короче и тесней, вся фигура выглядит еще более нескладной, некрасивой и неуклюжей, чем обычно. Но самого его сегодня точно подменили: глаза блестят, он лихорадочно возбужден и даже весел.

— Погодка-то какая, Никола, а? — говорит он. — Какая погодка!.. Смотри, чего ветер выделывает!

— Теперь снег сойдет. Денек-другой — и лето на дворе! По лесу бы побродить сейчас, поглядеть. Все словно с ума посходило… Травка растет, почки набухают. Вот, прямо на глазах набухают! Эх! — распаляется Никола. — Там — красота! Бери ружье, собаку — и айда!

— В эту пору охота запрещена.

— Запрещена… Ну и пусть запрещена! Нам лучше знать, какого зверя можно бить, какого нет. В лесу, брат, лесник — что царь и бог.

Внезапно, словно из-под земли, перед ними вырастает вернувшийся откуда-то Илия.

— Илия! Голубчик! — радостно приветствует его Никола. — Ну как, нашел его?

— Анания-то самого нету. Но я заглянул в землянку… Котелок на огне…

— Ах, на огне? Хорошо, брат, хорошо! Значит, угостимся. Только ты смотри не удери. Ты ведь у нас таковский.

— Фельдфебель приказал передать: завтра тебе в караул.

Илия произносит это с виду спокойно и равнодушно, но на самом деле, следя ухмыляющимся, озорным взглядом за Николой, он выжидает. Тот, будто и не слыхал ничего, продолжает укладывать свой ранец. Только руки у него дрожат, и он никак не может пристроить наспех скатанные белые обмотки. Вдруг он вскипает и, со злостью отшвырнув в сторону ранец, вскакивает на ноги.

— Опять я? Не пойду! Пускай хоть повесят, а не пойду! Позавчера кто был в карауле? Я! А два дня назад? Опять я! Скажи, так или не так? Чего зубы скалишь?

Илия перестает ухмыляться, краснеет и всерьез обижается:

— Чего ты на меня накинулся? Я-то при чем? Фельдфебель так приказал. Передай ему, говорит, чтоб был готов.

— «Передай, передай»! А где же порядок? Порядок-то где? А?

Никола нагибается, подбирает брошенный ранец и снова принимается за работу. У него с фельдфебелем давно отношения натянутые. Буцов говорит, что не выносит солдат, которые позволяют себе возражать и больно умничают. А Никола уверен, что Буцов просто ему завидует, потому что он грамотней, пообтесанней и, главное, представительней — это-то уж для всех очевидно. Эта мысль несколько его успокаивает, и ему в конце концов удается затолкать в ранец свои обмотки.

— Нет, дальше так невмоготу! — немного спокойней, но так же упрямо произносит он. — Невмоготу! Подумать только, с каких пор эту лямку тянем! По чести скажу: не могу больше.

— Верно говорит Никола, — вмешивается Димитр. — Невмоготу, просто невмоготу. Сил никаких нету.

— Вот лопнет у меня терпение, и в одно прекрасное утро хватятся — а меня и нету. Ищи-свищи! Только меня и видели.

Стоил слушает все это, добродушно и кротко улыбаясь.

— Да куда ты денешься? — роняет он. — Грозилась кошка удрать со двора — дошла до порога и назад пошла. Куда денешься? Домой сунуться — про то и думать нечего.

Никола склонился над своим ранцем и молчит.

— В лес уйдет! — смеется Илия.

— И в лесу жить можно. Не пропаду. У меня там хибарка стоит.

— А у меня неподалеку от той хибарки — кусок земли, — начинает Стоил совсем иным, серьезным тоном, потому что буря уже миновала. — Прошлый год засеял я его кукурузой. Сейчас в самую бы пору сеять, да пшеницей бы! Хорошая пшеница после кукурузы выходит. Только сеять надо погуще. Хаджи Павел говорил: «Вышел сеять — сыпь волу под копыто семь зерен: три — мышкам, три — птичкам, одно — себе…»

— Хе! Тонкий расчет, — говорит Никола. — Значит, и одного зернышка хватит, а? Здорово! Здорово, да только в этом году у нас и того не выйдет. Кто за тебя сеять будет? Верно я говорю, Димитр? Кто сеять-то будет?

— Да, уж кому теперь сеять, — соглашается Димитр, пригорюнившись.

— Ну вот, завели старую песню! Будет вам! — говорит Стоил. — И без вас тошно. Известно, пора какая! Сейчас каждому надо на своем поле быть. — И, на мгновение заглядевшись на поле, он задумчиво, но решительно добавляет: — Нет, нельзя. Тут тоже люди нужны. Раз взялись за дело, надо доводить до конца. Всему ведь конец приходит? И это когда-нибудь кончится…

Залатав кое-как свою гимнастерку, Димитр надел ее и сейчас уже натягивает на себя шинель. Стоил подходит к нему, расправляет на нем сзади складки, помогает застегнуть пояс. Растроганный, Димитр вдруг решительно берет его сторону.

— Верно, — говорит он. — Стоил верно говорит. Терпение — спасение! Ты у нас, Никола, больно скор.

Никола стремительно оборачивается к Димитру и глядит на него пристально и насмешливо, как ястреб на воробья.

— Эх ты, умник! — говорит он. — Твой котелок только тогда варить начнет, когда у тебя лысина зарастет… И усы вырастут… А это, знаешь, когда будет? Когда рак на горе свистнет… После дождичка в четверг…