Старопланинские легенды

Поляна в лесу опустела. Вдруг на нее выскочил маленький человечек, не то взрослый, не то ребенок. Горбатый, голова ушла в плечи, руки несоразмерной длины, как у обезьяны. Робко, крадучись, вышел он на середину поляны, остановился, прислушался: кырджалии далеко. Успокоился, начал рыскать: нагнется, что-то подымет с земли, примется рассматривать и либо кинет прочь, либо запихнет к себе в мешок. Вдруг взгляд его остановился на чем-то крупном: ружье! Человечек встал как вкопанный, потом схватил его, взял под мышку и — в лес…

Жители Урум-Эникёя сперва не заметили кырджалий, однако ночью догадались об их присутствии и убежали в лес. Потом, когда охранители горных проходов сообщили об уходе кырджалий, никто сразу не поверил. С величайшими предосторожностями вернулись сперва мужчины. На площадях показались чорбаджии побогаче, верхом на мулах. Вокруг них сновали взад и вперед вооруженные стражники; пришел также небольшой отряд охранителей горных проходов и копейщиков, частью с мушкетами, а больше — с длинным железным дрекольем. Предводитель их был в большой шапке с висящим лисьим хвостом; люди его шли насупившись и придавая себе отважный вид, хоть заранее решили, как только покажутся кырджалии, обратиться в бегство. После того как кони стражников устали сновать туда и сюда, опасливые чорбаджии убедились наконец, что кырджалий нет, и впустили в село женщин и детей. Улицы наполнились народом, телегами, скотиной.

Вдруг откуда-то снизу, от реки, послышался выстрел. Ветра не было, и в застывшем воздухе он прозвучал раскатисто, угрожающе. Не успели сообразить, кто стреляет, с какой стати, оттуда же раздался второй выстрел. Женщины закричали, бросились бежать. С великим трудом мужчинам похрабрей удалось остановить их.

— Не пугайтесь, люди добрые! — кричали они. — Бояться нечего. Это не кырджалии, а охотники!

Женщины вернулись, но никто не решался войти к себе в дом. Возы так и стояли неразгруженные, скотина разбрелась по площади. И пока женщины толпились у ворот, рассуждая, как быть, мужчины разошлись вдоль околицы — караулить.

Вечером возле села появилось стадо свиней. Крестьяне повеселели. Чудно́ показалось им, что свинопас, как всегда, выгонял свиней пастись, словно знать не знал, что все село убегало.

— Погодите! — крикнул кто-то. — Горбун нам все расскажет. Он, наверно, видел кырджалий.

Крестьяне вышли навстречу свинопасу, обступили его. Это был тот самый горбатый парнишка, что нашел утром ружье в лесу. И сказал он то, что уже было известно: кырджалии ушли.

— Почему ушли-то?

— Кто их знает. Я далеко был. Шибко ругались, кричали…

— А кто это стрелял у реки? — спросили его.

Горбун ничего не ответил, но, сверкнув глазами, гордо поглядел на крестьян, потом — вот, мол, глядите, удивляйтесь! — вынул из-под одежды ружье и показал им.

— Кто стрелял-то? Я стрелял. Вот ружье мое…

У него в руке был короткий мушкет вроде обреза — старое, правда, и ржавое, но прочное, тяжелое ружье.

— Откуда ты взял, Найден?

— Дай поглядеть. Не продашь?

— Небось не нашел, а украл?

Горбун молчал, крепко сжимая ружье в руках; укусит, исцарапает — только попробуй отнять! Наконец, убедившись, что отнимать никто не собирается, поспешно спрятал опять и, ухмыльнувшись, промолвил:

— Не нашел я его. Кырджалию одного убил… и взял…

Крестьяне засмеялись. И так как у толпы настроение меняется быстро, стали шутить. Иные попробовали отнять ружье у Горбуна. Женщины, узнав, что из-за него натерпелись страху, принялись его бранить. Ребятишки, пробравшись между взрослыми, начали хватать его за горб. Горбун рассердился, ощерился. Больше всего он боялся, как бы не отняли ружье. Зажав его под мышкой, он вырвался и пустился наутек, хотя никто за ним не гнался.

Крестьяне засмеялись:

— Убог, а зол!

— Отметил его господь! От таких подальше.

— Нешто у него от рождения?

— Не от рождения, будь он неладен, а ребенком упал с высокого места. Выздороветь выздоровел, а горб остался.

— Кто он Калмучке-то, Станка? Сын ай племянник?

— Да нешто разберешь у вруньи у этой. Когда говорит — сын, а когда — племянник. А кому рассказывает — будто в развалинах нашла… Пятнадцать лет тому, вот так же от кырджалий бегали, чтоб им в поле передохнуть, стервятникам! Нашла — ну и окрестили Найденом: который найденный, значит.

Горбун прибежал домой. Бабушка Яна Калмучка сидела на пороге. Она не слыхала и не знала совсем, что село в лес бегало.

— Хлеба дай! — крикнул Горбун у нее над головой, как кричат глухим.

— Хлеба? — тихо, спокойно промолвила старуха. — Нету хлеба у меня. Был бы, и я бы поела. У чорбаджий проси, чью скотину пасешь…

Горбун, нахмурившись, пошел в дом. Вдруг он выбежал оттуда, неожиданно весело, с ухмылкой вынул ружье, прицелился в бабку и крикнул:

— Убью!

Старуха вздрогнула… Понимала, что Горбун шутит, а все-таки боялась пошевелиться и слово промолвить, чтобы не рассердить: вдруг пальнет ненароком.

— Убью! — кричал, ухмыляясь, Горбун. — Сиди, не шевелись!