Старопланинские легенды

Но с приближением осенней поры, которая сулила нам путешествие на пристань, и тень акации, и астрология теряли для нас всю свою прелесть. При виде первых нагруженных подвод, идущих по дороге на Балчик, мы, словно два запоздалых журавля, испытывали чувство нетерпения и тоски. Нас манило бродяжничество по дорогам, и нам казалось немыслимым сидеть на одном месте, потому что мы с дедом Гено были все-таки не совсем бесполезными людьми. И хотя для некоторых видов труда у нас не хватало уменья или сил, существовала работа, которая всегда предоставлялась нам: поездка на пристань в Балчик. И вот это время приближалось, а вместе с ним наступала и наша пора. Во время встреч под тенью акации мы уже последние два-три дня не говорили ни о каких зодиях, ни разу не упомянули имя Казамии. Речь шла только о предстоящем путешествии, определялся день и час выезда, предусматривались связанные с ним всевозможные мелочи. А попутно мы вспоминали наши предыдущие поездки и в особенности Антимовский постоялый двор.

Наконец назначенный день наступил, и мы едем. Телеги нагружены зерном, увязаны сверху кожами, позади каждого из нас лежит мешок соломы. Мы берем в руки вожжи, и сытые кони бодрым шагом трогаются с места. Благодаря тяжести груза мы не ощущаем ни малейшей тряски, а колеса только слегка покачиваются, но не дребезжат. Наш выезд приурочен к вечеру, на закате, так как путь долог и необходимо ехать всю ночь, с тем чтобы рано утром мы были на пристани и в тот же день могли двинуться обратно. Перед нами вьется белая лента дороги. Там, где она поднимается хотя бы на небольшой пригорок, мы слезаем и идем с дедом Гено пешком, разговаривая на ходу. Потом снова садимся. Вечереет. На поля, покрытые жнивьем и кукурузой, надвигаются сумерки. Кругом ни одной живой души, только кое-где на незасеянном участке возвышается силуэт огромного орла.

Так проходит много времени. Оба мы сидим на своих телегах и молчим. Мы уже не видим друг друга, не видим ничего по сторонам — темно. Равнина замкнула нас в непроглядный круг, а вверху мерцает небо, усеянное звездами. Около полуночи, когда и лошадей и нас начинает одолевать усталость, низко, ниже звезд, все время притягивающих к себе наши взоры, мы вдруг различаем знакомые очертания деревьев — широколиственные темные кроны, а под ними чуть белеют дома. Потом из мрака появляется ряд освещенных окон и широко распахнутая дверь, из которой на площадь падает сноп света. Это и есть Антимовский постоялый двор.

Мы останавливаем и распрягаем лошадей. Они тотчас же начинают с хрустом жевать ячменную солому, а нас ждет корчма, откуда уже доносится голос Сарандовицы. И с этого момента темное поле и звезды словно исчезают где-то далеко позади и душа сразу наполняется блаженным чувством отдыха.

Отвыкшие от света, мы с дедом Гено задерживаемся на пороге и оглядываем помещение. На этот раз здесь мало народу. Сарандовица, как только заметила нас, подняла глаза от прилавка и весело поздоровалась с дедом Гено, а потом снова погрузилась в свои занятия. Но когда мы уже сидели за одним из ближайших столиков, она покинула привычное место, остановилась среди корчмы, упершись руками в бока, и с той улыбкой, которая по первому ее желанию появлялась у нее на лице, сказала:

— Ну, дед Гено! Сегодня перед всеми могу заявить: ты — знающий человек. Обещал, что в этом году будет урожай, и вот, на́ тебе, сбылось по твоим словам. Такой урожай — на редкость прямо. Но как ты это угадал, вот что мне объясни.

— Приметы были, — сказал дед Гено, несколько возгордясь от похвалы, и втянул носом понюшку табаку. — Приметы были. Природа дает нам знаки, надо только увидеть их и понять.

— Я ничего не заметила. Разве были какие-нибудь знаки?

— А большие дожди после Спасова дня? Ведь до того сильные дожди пролили, что — пастухи сказывали — однажды ночью огненный змей вылетел из тучи и ринулся вниз. Они будто бы сами его видели. Да это бы ладно. Может быть, змей, а может быть, молния. Но птицы-то, птицы, что появились на следующий день. Столько птиц — тьма-тьмущая, небо почернело. И все летели в ту сторону, откуда солнце восходит…

— Правда, — тихо промолвила Сарандовица, словно что-то припоминая. — Этих птиц и мы видели. Ну и что же из того? Птицы как птицы.

Дед Гено с явным сожалением усмехнулся и полез за табакеркой.

— Вот что я тебе скажу, Сарандовица. Ты — женщина неглупая, но ничего не смыслишь в зодиях и слыхом не слыхала про Казамию. По-твоему, птицы как птицы. А это совсем не так.

И дед Гено, уже начиная сердиться, чихнул.

— Те птицы, — продолжал он, — какие были? Небо от них почернело. Это совсем не те птицы, которых ты видишь каждый день. А человек, понимающий в этих делах побольше нас с тобой, сказал: те птицы летят с приморской земли, с островов, что на краю света. Там они живут, и никто их не видит, и никто до них не может добраться. Но когда они поднимутся и полетят, знай, что будет урожайный год, но будет и война.