— Друг Гено, — вмешался Калмук, который, как всегда, дремал в углу возле прилавка и теперь с трудом разлепил веки. — Не в обиду тебе будет сказано, все это пустая болтовня. Откуда твоя птица может узнать будущее? Насчет урожая правильно. А война? Нет войны. Не слыхал я ни про какую войну!
Дед Гено тотчас же полез за табакеркой, а это было явным признаком, что его рассердили. Он помолчал с кажущимся спокойствием, словно не желал удостоить Калмука ответом, потом, немного погодя, сказал:
— Калмук, Калмук! В этом углу, где ты спишь, тебе остается только пустить корни. И понятия у тебя столько же, сколько у дерева. По-твоему, нет войны? А ты возьми газету и увидишь: вот уже два месяца, как Америка дерется с мексиканцем. Но до твоих ушей это не дошло. Ты только знай себе дремлешь тут в углу и слушаешь, как Сарандовица шуршит своим подолом.
При этих словах Калмук поднял седую бороду и громко, но вместе с тем лениво засмеялся. Засмеялась и Сарандовица, и еще один человек, который, когда мы вошли, уже стоял у прилавка и время от времени перекидывался словами с Сарандовицей. Несмотря на городской костюм, вид у него был довольно потрепанный. У него были большие рыжие усы и маленькие глазки, которые как-то виновато и глупо помаргивали. В руках он вертел суковатую палку, а завязанный вокруг шеи простой красный платок с белыми крапинками заменял ему галстук.
Сарандовица начала копаться в денежном ящике и подсчитывать выручку. Мы сидели довольно далеко от всех, так что, если говорили тихо, нас никто не слышал. Дед Гено поглядывал на Сарандовицу и рассказывал:
— Нисколько она не меняется с годами. Когда я гляжу на нее, я словно вижу перед собой ее мать, старую Сарандовицу. Ох, видная женщина была! Красивее этой и на язык побойчей. Если какой-нибудь паша ехал мимо, непременно приказывал завернуть сюда, чтобы посмотреть на нее. А этот бородач, — показал дед Гено на Калмука, — в ту пору молодой был, но вот так же сидел в своем углу. И сторожил прежнюю Сарандовицу, как теперь сторожит нынешнюю. Будто пес у пастушьего шалаша…
Калмук дремал или притворялся, что дремлет. Это был крупный, костистый человек, но апатичный и ленивый. Никто не знал — работает ли он где-нибудь, имеет ли семью, дом. Его всегда видели здесь. Он оказывал мелкие услуги Сарандовице, присматривал за лошадьми, помогал выгружать тяжелые бочки с вином. А все остальное время дремал. И ведь до какой степени опустился человек: несмотря на свою богатырскую мощь, терпеливо переносил всевозможные шутки и проказы со стороны пьяных, которые потешались над ним, видя, как он дремлет, задрав бороду кверху. Чаще всего они потихоньку доставали у Сарандовицы красок и красили его седую бороду то в красный цвет, то в зеленый, а иногда в несколько цветов сразу, наподобие какого-то флага. Калмук просыпался, видел, что натворили шутники, и, нимало не сердясь, смеялся заодно со всеми.
Уже перевалило за полночь. Крестьяне, беседовавшие в стороне от нас, поднялись и, расплатившись, вышли. Калмук дремал. Не выходил и человек с рыжими усами. Он все что-то говорил Сарандовице, но она, занятая подсчетом, только хмурила брови и отмахивалась рукой, чтоб он ей не мешал.
В это время где-то сбоку открылась небольшая дверь, и в корчму вошла высокая стройная девушка. Тотчас же бросилось в глаза большое сходство между ней и Сарандовицей, только эта была тоньше, изящнее и в расцвете той самой красоты, последнее очарование которой уже угасало у другой, у старой Сарандовицы. Девушка бросила на нас беглый взгляд и что-то зашептала матери на ухо. Мать и от нее сердито отмахнулась, но она снова и еще более настойчиво зашептала. Тогда Сарандовица прибрала деньги и, раздосадованная, поджав губы, быстрыми шагами вышла через ту же маленькую дверь. Девушка принесла нам заказанное нами вино. Она двигалась легкой и плавной походкой, улыбаясь и сияя глазами. При звуке ее шагов Калмук приподнял веки и тотчас же опустил их. На лице у незнакомца появилась улыбка, но не веселая, а печальная и застенчивая. Его рыжие усы торчали вверх, и каждый раз, когда девушка проходила мимо него, он ей что-то говорил шепотом. Но она ни разу не промолвила ему в ответ ни одного слова, хотя продолжала улыбаться все той же улыбкой, с которой вошла.
Наконец Сарандовица вернулась и снова занялась своей кассой. Девушка тотчас же исчезла. И, когда дверь за ней захлопнулась, незнакомец, повернувшись к нам спиной, долго смотрел ей вслед. Пики его усов торчали в стороны, а палка нервно постукивала по стоптанным башмакам.
Дед Гено молча взглянул на меня и улыбнулся. Калмук дремал.
— Ну, пора спать, — заявила через некоторое время Сарандовица. — Баташки! — окликнула она человека с рыжими усами. — Что ты тут стоишь? Тебе идти еще. Отправляйся-ка, а то попадешь волкам в зубы.